Супруга художника
В практически пустой мастерской он один, утомилось сгорбив спину, посиживает напротив картины нарисованной им самим, и его взор, устремлен на глаза той, сказочно-красивой для него дамы, что изображена на картине. На большенном холсте, в масштабе 1:1 изображена очень прекрасная, и, на сто процентов оголенная дама. Пышноватая грива темных как смоль волос, спадающая на плечи, рассыпаясь, совершенно не скрывала огромную грудь. Казалось, пускающая в место заваленной мятыми холстами, пустыми тубами, карандашными чистками, маленькой мастерской, темные молнии.
Распушённые, словно-бы, тронутые легким дуновением утреннего бриза, дующего в лицо красавице. Чёрные как смоль волосы. Фантастические ноги, роскошная талия, вся поза дамы с выгнутой вперед спиной, и высоко поднятой грудью, запрокинутой головой, выдавала момент её наивысшего удовольствия. Глаза были закрыты, губки немного разошлись, чуть обнажая безупречные зубы, казалось еще мгновение, и с их, слетит сладострастный стон, стон дамы, вкушающей красоты любви тел. А в самом низу, у самого обреза холста, был только фрагментарно, схематично, давая только понятие о том, что там изображено, набросан силуэт сильного, тела мужчины, чья голова и практически весь торс, были только эскизами. Дама посиживала верхом на этом схематическом мужчине, упершись руками в его грудь и немного откинув голову вспять.
От чего, часть её темной гривы падала на спину и, обнажая грудь, давала зрителю возможность наслаждаться её большой, с торчащими незначительно к верху большими темными сосками, женской красотой. Её гладкая кожа, смотрелась мраморной на фоне бронзового эскиза тела хахаля. Несколько капель пота поблескивали на груди любовницы, выдавая то напряжение, с которым она отдавалась власти эроса. Красные большие губки, призывно приоткрытые, как будто приманивали к для себя и вдохновляли человека испытывать неодолимую тягу к этой даме. Тягу к её силе, её красе, к этому здоровому, гладкому телу, они заставляли бессознательно завидовать тому, чей торс, был выполнен только в виде эскиза, но очевидно дающий представление о том, что счастливец, владеющий этой богиней, конкретно тот, кто способен доставить ей, всю полноту чувств.
И она, эту полноту на данный момент испытывала. Об этом гласили и прикрытые в любовной истоме глаза, и всклокоченные волосы тяжёлыми прядями спадающие на её плечи. И капельки пота, блестевшие в её замечательной красы лощине меж огромных, тяжёлых, грудей, с большенными нимбами сосков, и гибкий тонкий живот, плавненько переходящий в чуть видимый, замечательной красы чёрный треугольник в том месте, там, где сходились и, откуда брали начало, — её замечательные ноги. Там, где начинались её красивые ноги, лежащие на данный момент по краям смуглого мускулистого тела, и только её поразительно прекрасные, гладкие колени, прочно сжимающие мужское тело.
ЕЁ мужчины.
Плотно прижатые к его бокам, были отлично видны зрителю. Казалось, еще мгновение, и зритель услышит стон, вырывающийся из её груди, он поймает запах ее волос, запах её тела разгорячённого страстной любовной игрой. И мастер, испытывает неодолимую тягу к этой богине, воплощению женской власти над всеми мужиками, власти, дамского начала над мужским. К этому воплощению буйной, неистощимой сексапильной силы, чья неистощимая энергия, способна и возродить мертвую материю к жизни, и испепелить её дотла.
И он, выяснит её.
Выяснит каждый её извив, каждую прядь этих замечательных волос. Даже на данный момент, сидя в мастерской перед освещенной единственной лампой картиной, живописец опасается её, опасается чарующей, неодолимой, непоколебимой силы.
Да, он опасается её.
Опасается собственного творения, опасается, этого вида, вида, что, он сделал и практически воскресил на холсте. Опасается её власти, он знает, что она такая смиренная, такая теплая, такая нежная, и милая, всё же имеет над ним неодолимую власть. Сейчас он знает; она может быть и другой, безудержной и, ненасытной, императивной, в любви. И эта её власть, только укрепилась над ним. Власть её чар, тех чар, что принуждают трепетать его сердечко, и путают его мысли. Они принуждают прощать ей всё, только ради того, чтоб вновь, испытать эту её силу. Чтоб вновь погрузиться в бездонные синие просторы её большущих, нескончаемо милых глаз. В каких ему охото утопнуть. Ради этого, он готов простить ей всё, и готов поклясться на данный момент, что ощущает практически удовлетворенность за неё. Удовлетворенность, от понимания её блаженства.
И он глядит, не отрываясь на творение рук собственных, и соображает: вот оно!
Это то, что он, уже никогда не сумеет повторить, не сумеет даже отдаленно скопировать её, так как, – он это ощущает, – у этой картины, уже есть душа. Нет, это не её душа, не душа той, кому принадлежит этот магический образ.
Сейчас это уже его душа.
Да душа, он ощущал это, он ощущал как его собственная душа, стремится, расставшись с опостылевшим телом, вселится в того, кто на данный момент с ней рядом.
Да!
Конкретно, – в него, в того кто держит её на для себя, ощущает теплоту и упругость, и узость, и тяжесть её тела. И он уже слышит её дыхание, слышит её горячие стоны, ощущает её разгорячённый любовью запах. Ощущает тепло, её родного, горячего тела. Он не мог всего этого не знать. Он очень отлично знал ту, чья красота стала его вдохновением, и натурой. Он, Лицезрел её своими очами, лицезрел её страсть, её удовольствие, и её похоть. Он Лицезрел ЭТУ КАРТИНУ, живую, лицезрел своими очами!
И он не мог не уяснить её образ, не мог избавится, от картины, с фотографической точностью впаявшейся в его память. Он желал бы, никогда не созидать её, так как, сейчас не сумеет её запамятовать. Не сумеет жить как до этого.
Ведь он, никогда не лицезрел дамы прекраснее. Он никогда не испытывал таких эмоций к ней. В этот миг, в это время, она казалась ему воплощением красы.
Воплощением нескончаемой тяги мужчины к даме. Он еще никогда не лицезрел даму, в любви забывшую обо всём, о земле, о небе, о воде, о звездах, о людях и, даже, о для себя самой
Так как он знал, что эта дама, испытавшая таковой, врыв эмоций, сейчас уже никогда не станет прежней. Уже никогда не сумеет запамятовать жар этого пламени. 1-го его взора тогда, было довольно, чтоб осознать; в эту секунду она, была счастлива. Может ли что-либо сделать её на данный момент, более счастливой? Он знал ответ на этот вопрос, равно как знал и ту, на отображение «греха» которой, смотрел на данный момент, не отрываясь, забыв даже дышать. Он знал её до мелочей, он не мог её не знать.
Так как это…была… ЕГО Супруга!!!
* * *
Он с чувством не удовлетворенности положил в кармашек, сложенные вкупе, несколько мятых купюр. Другой бы радовался на его месте, хороший заработок за некоторое количество дней необременительной работы. Но он, был живописец, рисование рыхловатого, высокомерного лица, на дорогом (не к месту) холсте, хоть и приносило реальный, осязаемый доход, не приносило больше ничего не считая раздражения.
Раздражения от понимания того, что на этом холсте и этими, жутко дорогими ввезенными красками, могло быть рождено нечто красивое. Достойное того что бы, быть увековеченным его кистью, а не это жирное, заплывшее в высокомерной само-довольности лицо, которое может для себя позволить написать собственный портрет на наилучшем в мире полотне, наилучшими в мире красками. Цена которых превосходила, умеренный годичный бюджет безвестного, хоть и профессионального художника. Но смятые бумажки в кармашке, все-таки, уже осязаемо грели его тело через узкий материал его рубахи. И он торопился, возвратятся с ними домой, где сумеет, в конце концов, положить эти средства на стол перед собственной супругой не балованной излишествами обеспеченной жизни. И он уже представлял, как заблестят её глаза от понимания мысли, что некое время им, не придется нуждаться. Им, по последней мере, некое время, не придется отказывать для себя в мелочах, отсутствие которых так раздражает. Его отпрыск сумеет наконец похвастать в школе новейшей курткой и башмаками, а супруга наконец купит желанную кофточку. Как не достаточно нужно человеку, что бы почувствовать себя человеком.
Те несколько мятых бумажек были ни чем по сопоставлению с тем что было в руках того человека, обрюзгшее лицо которого он, изобразил с точностью до волоска на правом ухе.
Ему стало горько от того, что он, обязан был заниматься увековечиванием лиц, совсем этого не заслуживающих. Эту жирную морду, мог с не наименьшей точностью запечатлеть цифровой фотоаппарат, и позже, качественный лазерный принтер, мог выдать отображённое на любом материале изображение того, чей лик, по его воззрению, был достоин изображения только на воротах хлева. Но нет, он попробовал для себя представить, вроде бы тот смотрелся на фото размером с нарисованную им картину. Где с нечеловеческой, цифровой точностью, объективная машина в мелких подробностях передала бы вид того, которого он, был обязан писать кистью, облагораживая попутно его лик.
Мастер усмехнулся, представив для себя, вроде бы смотрелся таковой портрет:
Одутловатое лицо, с до-синевы выбритыми щеками, уши, висячие как щеки бульдога. Большие мешки под очами, нажитые от ночных «трудов-праведных» в банях и саунах, в каких, посреди кишащих проститутками бассейнов, и проходили его «скромные-трудовые» будни. Он издержал много времени и сил, чтоб разгладить, это измятое «тяжёлой жизнью и бременем забот» лицо. Он занимался на самом деле тем, что могла бы выполнить и программка «фотошоп» в его компьютере. Лицо от этого бы только выиграло, правда, оно стало бы ненатуральным, каким-то синтетическим, таким как лица «прекрасных» всегда счастливых, домохозяек из реклам стиральных порошков. Но видимо новоявленный эстет, кое-что всё же, осознавал в живописи, и по этому, мастеру пару раз приходилось начинать картину, фактически с незапятнанного холста. Потому что заказчик два раза, заставлял мастера начать работу с начала. То его не устраивал ракурс, то выражение лица. То, его юный супруге вдруг показалось, что на портрете её «суженный» смотрится старенькым.
(Хотя, каким, может казаться ей мужик, ведущий никак не самый здоровый стиль жизни в свои 56 лет. Ей 23-х летней блондиночке, модельной наружности!).
И что она, на его фоне, будет смотреться его дочерью. (Отлично ещё хоть, не внучкой) Мастер желал было отпустить ядовитую шуточку по поводу того, что для полного соответствия собственному супругу, ей придется повзрослеть, (он не желал сказать: постареть), как минимум, лет на 25-30. Но, впору сдержался, предпочитая не высказывать в слух тривиального, но, противного.
Родной подъезд, повстречал его как обычно; запахом мочи, и протекающей в подвале канализации, а еще кошачьими фекалиями и, конфузливо скомкавшимся под трубой отопления, презервативом. В общем, всем тем, что аккомпанировало жизнь обычного мещанина на задворках современного урбана. Родная дверь, единственное светлое пятно на темной, как будто покрытой копотью стенке, посреди 3-х таких же и отличавшейся от их, только новейшей обивкой. Ключ в новеньком, замененном совершенно не так давно замке, оборотился неслышно. Смазанные тогда же петли, не выдали неосмотрительным скрипом его приход.
Звуки.
Звуки были первыми, кто его повстречал в квартире. Тихий, циклический стон, полный сладострастия и наслаждения. Этот звук, он не спутал бы ни с одним другим звуком. Он много раз, представлял его для себя в собственных самых смелых эротических грезах, где его источником всегда была ОНА. Та, на чей образ он был готов, молится, чьему виду поклонялся как язычник каменному кумиру.
И вот сейчас, он слышит этот её стон! Он слышит то, о чем грезил, но, почему, почему она так стонет!? Как это может быть! Ведь его, рядом с ней нет! И только сейчас, он замечает стоящие у двери туфли.
Чужие туфли. Мужские туфли!
Дрожь крадется по его спине, пробегая мурашками меж лопаток, когда он делает пару шажков, по направлению к спальне, которую от остальной квартиры отделяет только узкая штора. Звук, который принуждает трепетать его нутро, переворачивает душу, гасит сознание, идет конкретно отсюда. Осторожно, не издавая ни звука, он заглядывает за штору и застывает парализованный картиной открывшейся его проницательному взгляду:
Красивая фурия, с разметанными угольно темными волосами выгнувшись к нему навстречу, собственной большой крепкой грудью. Прикрыла глаза в удовольствии.
Если б на данный момент, она открыла глаза, она повстречалась бы с ним очами! Но её веки были сомкнуты, а губки напротив, немного приоткрылись для страстного выдоха. Эти её стабильные движения ввысь и в низ, сообщаемые ей, крепким мускулистым телом снизу, к потным бокам которого были плотно прижаты её колени. Её руки лежали на его груди, а ногти вдавились в его плоть, как будто когти кошки, поймавшей свою добычу. Стоны, срывающиеся с её губ, как будто волшебные заклинания, ввергли его в ступор. Умеренно взмывающая ввысь и опускающаяся вниз дама, уже ни на что не реагировала, её оргазм, был неизбежен, он был неотвратим. Её прижатые к смуглому потному телу ноги, мелко задрожали, а из груди вырвался вопль больше схожий на рев раненного зверька. Если б на данный момент, в это мгновение, она была бы способна соображать, реагировать на окружающий мир, она бы увидела как, колыхнулась штора на двери.
Несколько мгновений, что показались ему вечностью, он глядит на двоих, объятых пламенем бешенной страсти. И соображает, что еще ни когда во всей собственной жизни, не лицезрел ни чего, подобного. Эта дама на данный момент казалась ему, кое-чем не реальным, не земным. Воплощением старой языческой богини, Афродитой, ангелом, фурией, феей, гарпией. Всем, что только могло на данный момент сделать его распаленное воображение. Чувствуя как в нем, зарождается чувство животной страсти, испепеляющее возбуждение, в пламени которого испарялись; и злоба, и ревность, и обида. Не поддающаяся объяснению, неестественная, ирреальная, удовлетворенность и сразу удовольствие, перемешанное с одичавшим, животным возбуждением. От созерцания неземной страсти, объявшей на данный момент ту, чей образ он, боготворил.
Разве мог он, человек всегда мечтавший созидать её счастливой, мешать ей на данный момент.
Врываться, устраивать скандал, брань, и в конечном итоге, утратить е
Чем подольше он, увидел картину «грехопадения» собственной супруги, тем прочнее уверялся он в том, что не сумеет, что просто не имеет права, лишать её этого.
Того удовольствия, которое он, (он был в этом уверен), ей никогда не сумеет подарить. Кое-где на задворках сознания, в полу бредовых ночных фантазиях, он нередко представлял для себя это. Поглощенная, занятая своим оргазмом, его супруга даже не увидела как прямо за удаляющимся шорохом в коридоре, чуть слышно щелкнула входная дверь. Краем сознания он всегда осознавал; когда-нибудь это, должно было случиться. Он страшился этого. И сейчас, когда это всё же случилось, почему же он, так спокоен!?
И мысли его, совершенно не те, что должны были переполнять его в эту секунду:
«Значит вот откуда у неё новенькая куртка и серьги!» — Задумывался он. — «Значит, это, ни какой не кредит! Означает, встречи одноклассников, посиделки в кафе с подругами, заболевания мамы, всё это только фарс! Означает это, длится уже издавна! Означает её неизменная мигрень, и отсутствие желания кое он списывал на её утомленность, на работе, имеет под собой другие, более житейские предпосылки!» — Он не помнил, как покинул квартиру, как садился в автобус, как шёл от остановки на окраине городка, к месту, где находилась его мастерская в помещении, которое он, снимал у администрации средней школы. В его сумке, лежали тубы с остатками той, жутко дорогой краски, которой он писал портрет «нетленной свежести героя»
Рука сама, потянулась к гамме и кистям. Обыденный холст, был издавна натянут на невзрачную раму мольберта. Краски, знакомыми, отточенными до автоматизма движениями, выдавились на гамму. Обыкновенные кисти, приобретенные в «канцтоварах» обмакивались в краски и соединяли их, до хотимого колера. Узкий грифель, уверенно и без ошибок наносил набросок 2-ух тел, один на одном, сцепленных, спаянных в экстазе. Еще ни когда он не работал с таким остервенением одержимого, еще никогда он не испытывал такового возбуждения, представляя, рисуя, это любимое тело. И видимо потому, нижнее тело, так и осталось только схематичным эскизом, болванкой, на которую мог лечь хоть какой образ. И здесь в нем родилась моментальная идея, мысль как окончить картину, чей же образ, придать тому, кто вверг эту фурию в пучину сладострастия. Он еще никогда не отрисовывал автопортрет. Тем паче в таком ракурсе, тем паче в таком взвинченном состоянии, без зеркала, без набросков, но он знал, что портретное сходство, ему и не требуется.
Была глубочайшая ночь, в мрачной мастерской от испарений краски становилось душно, единственная лампочка висела прямо над мольбертом, оставляя все другое место за черной границей, как будто в ином мире. Пот стекал по его обнажённому до пояса телу, а руки безустанно творили. Творили как в бреду, как под наркотиком, мозг не понимал ни чего, остались только рефлексы. Он изображал сцену «греха», рефлекторно. Краски закончились, пальцы сводило от напряжения, он, вдруг сообразил, что по ту сторону окон стало светло. Боже, неуж-то он, провёл здесь всю ночь. И даже не отметил хода времени!?
Он отошел от написанной картины и в свете встающего солнца, бьющего в тесное помещение через старенькые темно-розовые занавески, на единственном окне, тело изображённой дамы, приняло медный колер. От чего стало оно, только еще больше сексапильным. Тот, на ком восседала красивая гетера, был только отдаленно похож на мастера, но мастер был им доволен, он и не должен быть схожим на него. На него такового, какой он есть на данный момент. Он был похож на него такового, каким, он должен быть, чтоб соответствовать собственной богине.
Шорох за спиной принудил его, в конце концов, придти в себя, медлительно отвернувшись от глаз пленившей его распутницы, он обернулся и вздрогнул. Встретившись очами с той, очевидцем экстаза которой он был вчера! Не в первый раз за эти день, он испытал состояние близкое к шоку. В дверном проёме, освещенная утренним солнцем, стояла четкая копия той, что была им изображена. Только эта была одета в легкое обтягивающее платьице. И её пышноватые волосы были собраны в роскошный хвост, в её лице мастеру, неуловимо рисовались следы той ночной страсти. Стоявшая на пороге ожившая богиня, была его супругой, над портретом «греха» которой он, проработал тут всю ночь
Застыв на пороге, она, обширно раскрытыми очами смотрела за его плечо. Её глаза впились в картину, а на лице отразилось глубочайшее изумление.
— Ты. — Чуть слышно шепнул мастер, чувствуя, как земля уходит из-под его ног.
— Ты тут!? Почему не звонил. Я переживала, ожидала тебя… — Лопотала она, узнавая на портрете того, чей образ, выжженный как будто каленым клеймом, отпечатался в фотографической памяти мастера, отпечатался так, что пытаясь изобразить себя, он, все равно изобразил — ЕГО! Того, который, подарил его супруге настоящее удовольствие
Создатель рассказа: Челюканов Алексей
У нас также ищут:
русская женщина трахается посмотреть, девочки инцест эротические рассказы, чувашка ебут, девушку трахнул подруга отца, трахнул блондинку в красивую киску, просмотр порно фистинг онлайн, трахнули по дороге, зрелая женщина в чулках трахается, где сломали целку, ебут и кончают киску, внучка трахнула спящего деда, секс с красавицами инцест, инцест мама и сын онлайн просмотр, порно итальянские инцест семья, любят сперму инцест, видео пожилая женщина трахается, инцест азиатски кино, ебут одну толпой русские студенты, геи на природе трахаются, миньет просмотры, Девушка впустила рачком мощный фаллос, инцест порно рассказы отсосала у, толпой ебут бабушку порно, гей глубокий анальный фистинг, видео реальный оргазм у девушек, ебут мою жену с большими дойками
