Проснись и пой!
Категории:
Гомосексуалы
Бисексуалы
Никита проснулся — открыл глаза — и в первый момент ничего не понял. Он лежал на боку лицом к стене, и первое, что он увидел, были обои — светло-голубые, усеянные мелкими геометрическими фигурами… болела голова; Никита привычно — автоматически, не отдавая себе отсчета — скользнул рукой вниз, обхватывая ладонью напряженно торчащий член, — в том, что член был возбуждён, ничего удивительного не было: по утрам у Никиты всегда был жесткий несгибаемый стояк… но теперь что-то было не так, и Никита, не понимая, что именно «не так», скользнул щекой по подушке, устремляя взгляд тоже вниз, одновременно с этим чувствуя — замедленно осознавая — какую-то тяжесть на своём бедре…
То, что Никита увидел — что он обнаружил — повергло его в недоумение… Во-первых, он лежал в постели совершенно голый, и то, что он почувствовал как что-то «не так», когда привычно скользнул рукою вниз, как раз и было отсутствием трусов — он лежал без трусов… это во-первых; а во-вторых… на секунду задержав взгляд на своём напряженно торчащем члене, Никита, не понимая, где он находится и почему он лежит без трусов, стремительно перевел взгляд вверх — туда, где ощущалась тёплая тяжесть, — на бедре Никиты лежала чья-то не очень большая, аккуратная, но явно не женская ладонь… было отчего почувствовать не просто недоумение, а очень сильное недоумение… в какой-то степени, пожалуй, даже лёгкое смятение!
Никита инстинктивно хотел повернуться, чтоб разом получить ответы на все вопросы — и где он, и почему он голый, и чья эта рука так по-хозяйски лежит на его бедре — но что-то его удержало… только теперь он услышал едва различимое ровное сопение за своей спиной, — кто-то, по-свойски положив ладонь на его голое бедро, спал сзади — спал позади него… «Ни фига себе… — растерянно подумал Никита, стремительно трезвея. — Лежу, блин… голый лежу — и кто-то ещё со мной… что, бля, за дела? Что всё это значит?!»
Голова болела, и во рту было сухо — хотелось пить, — Никита, непроизвольно облизнув пересохшие губы, уставился на обои, пытаясь сообразить, где он мог видеть эти обои… нигде он раньше не видел эти обои — нигде и никогда… и наволочка на подушке тоже была незнакомой — чужой… просыпаясь дома, Никита любил, сунув руку в трусы, потискать-поласкать член, который к моменту просыпания был всегда напряжен, и даже если такая игра с членом и не заканчивалось оргазмом, то в любом случае это занятие каждое утро доставляла Никите пару-тройку неизменно приятных минут, однако сейчас мысль поиграть-позабавиться с членом даже не пришла Никите в голову, — чувствуя на своём бедре спокойно лежащую ладонь чужой руки, Никита изо всех сил пытался вспомнить, чем закончился вчерашний день… глядя на обои, Никита напрягал мысленный взгляд, обращенный во вчерашний вечер, и — абсолютно ничего не видел, — в памяти был сплошной пробел…
Конечно, проще всего было бы сейчас развернуться… повернуться лицом к тому, кто лежал с ним в одной постели — спал, ровно посапывая, за его спиной, но Никита, не сделав этого в первое мгновение, теперь делать это медлил, — ничего не помня, Никита невольно чувствовал неуверенность, чем-то похожую на страх, и страх этот был вполне объясним. «Где я?.. почему я голый?.. что было ночью — в этой постели?» — превозмогая головную боль, лихорадочно думал Никита, снова и снова пытаясь хоть что-то увидеть в том провале, что образовался в его памяти касательно прошедшей ночи, — ничего не помня, а потому не зная ответов на вопросы, задаваемые самому себе, Никита лежал, боясь повернуться…
Днём, накануне, была свадьба… точнее, свадьба была во второй половине дня — женился старший брат Никиты, студент-пятикурсник Игорь, и Никита с отцом и с матерью приехал на торжество в областной центр, где брат учился, аккурат в день свадьбы — утром; остановились они — отец, мать и Никита — у Игоря в общежитии; невеста Игоря была тоже иногородняя, и потому останавливаться близким Игоря, кроме общежития, было негде; у Нелли, невесты Игоря, в областном центре были какие-то дальние родственники, и родители Нелли остановились, естественно, у них; короче, разместились, кто как смог… Свадьба была студенческая — молодёжная, так что других родственников, кроме самых-самых близких, со стороны молодоженов не подразумевалось; среди таких самых-самых близких, не считая родителей, со стороны невесты была старшая сестра с мужем, а со стороны жениха был Никита — младший брат; в три часа дня молодоженов зарегистрировали, затем все поехали в центр города, где Игорь и Нелли возложили цветы у какой-то смешной скульптурной композиции, символизирующей молодую семью; затем, отдавая дань ещё одной традиции, все съездили на причал — выпили там шампанского, и к шести часам вечера все те, кто на свадьбу был приглашен, заполнили небольшой, но очень уютный зал кафе, до полночи арендованный под торжество… Отец с матерью работали, так что они приехали буквально на один день — утром приехали, а в половине двенадцатого ночи уже уезжали назад, тем более что отец не пил — у отца была язва; а у Никиты, ученика одиннадцатого класса, были каникулы, и Никита, ещё будучи дома, договорился с матерью, что он останется в областном центре — «в гостях у брата» — еще на три дня, о чём Игорь, в свою очередь, заблаговременно договорился с комендантом общежития — попросил, чтоб Никиту все эти три дня в общагу пускали беспрепятственно.
Ну, и вот… на свадьбе Никита пил исключительно шампанское, а когда в половине одиннадцатого родители, пожелав молодоженам ещё раз «счастья и вечной любви», с билетами на руках отчалили на вокзал, он, Никита, почувствовав свободу, мгновенно расслабился… да и как было не расслабиться? Гремела музыка, все были пьяные, все весёлые… и Никита, невольно поддаваясь шумному веселью, хлопнул одну рюмку водки, потом другую… потом он, став в круг, всем показал, как надо танцевать «по-настоящему», сорвав при этом бурные аплодисменты, — танцевал Никита действительно хорошо… потом он выпил ещё… и, кажется, ещё выпил… Игорь и Нелли заблаговременно сняли для себя апартаменты в гостинице, чтоб сделать брачную ночь если и не романтичной, то, во всяком случае, максимально комфортной, но прежде, чем туда отправиться, они должны были отвезти Никиту к Игорю в общежитие… и вот здесь-то и начинался в голове проснувшегося Никиты полный — тотальный — провал, — Никита совершенно не помнил, как закончилась свадьба лично для него… то есть, он помнил, как уходили из кафе последние гости, а что было дальше… лёжа в непонятно чьей постели, глядя на обои, Никита усиленно пытался вспомнить хоть что-то из того, «что было дальше», и — ничего он вспомнить не мог… где он? почему он спал голый? с кем — и почему — он спал в одной постели? — ни на один из этих вопросов ответа у Никиты не было…
Казалось бы, при таком специфическом раскладе ответ был на поверхности — в том смысле, что он без трусов, и на бедре его лежит мужская рука… но мысль о возможном однополом сексе — о гомосексуальном акте — была настолько Никите чужда, а сам Никита был настолько далёк от подобных мыслей-фантазий, что такое вполне резонное предположение в голову Никите не пришло… вообще не пришла ему в голову такая мысль!
Между тем, тот, кто лежал сзади, шумно вздохнул, за Никитиной спиной зашевелился, явно просыпаясь, — Никита, перестав дышать, инстинктивно замер, затаился, и только сердце у него заколотилось в груди сильно-сильно… он ничего не помнил, а потому не знал, что сейчас должно последовать, и это незнание мгновенно наполнило тело сосущей пустотой, — что может быть хуже подобной ситуации? Как говорят незлобивые люди, врагу такого не пожелаешь … Чужая — мужская! — рука на бедре Никиты зашевелилась, явно лаская Никиту, и Никита, ещё не успев толком осознать-осмыслить такой никак не ожидаемый и потому неожиданный поворот в развитии событий, в следующее секунду почувствовал, как рука, устремляясь вперёд, неожиданно скользнула к его паху, а тот, кто был …за его спиной, одновременно с этим движением руки всем телом прижался к голому Никите сзади, — всё это произошло практически одновременно: Никита почувствовал спереди чужую ладонь на своём чуть обмякшем — слегка потерявшем упругость — члене, а сзади в его ягодицы упёрлось что-то твёрдое, словно скалка, и вместе с тем горячее, как утюг… это «что-то» — ощутимо твёрдое, липко-горячее — влажно скользнув по ложбинке между ягодицами, давяще упёрлось в расщелину сомкнутых ягодиц аккурат напротив ануса, и Никита, в то же мгновение инстинктивно дёрнувшись всем телом вперёд, освобождаясь от обхватившей член чужой ладони, рывком перевернулся в постели на другой бок — развернулся лицом к тому, кто был сзади…
— Я думал, ты спишь… привет! — глядя Никите в глаза, как-то удивительно легко и оттого совершенно естественно проговорил… Андрей? Кажется, так… да, точно! Парня, лежащего рядом, звали Андреем — он был на свадьбе Игоря свидетелем, то есть дружком, и Никита вчера в кафе даже называл его пору раз по-свойски Андрюхой… точно! «Привет!»… парень по имени Андрюха сказал это так, как если бы в том, что они сейчас лежали в одной постели совершенно голые, не было ничего ни необычного, ни странного… сказал — и, весело глядя Никите в глаза, так же легко и естественно, как сказал, легко и естественно улыбнулся, непонятно чему радуясь.
— Привет… — отозвался Никита, невольно попадая под влияние той лёгкости, что исходила от лежащего напротив Андрея… он проговорил свой ответный «привет» скорее автоматически, чем осмысленно, при этом взгляд Никитин непреднамеренно — так же невольно, как «привет» — скользнул вниз, и Никита… на какой-то миг Никита оторопел — не испугался и даже не смутился, а именно оторопел: член у Андрея, длинный и толстый, откровенно дыбился, стоял, багрово залупившись влажной сочной головкой… е-моё! Никита, торопливо отводя взгляд от возбужденного члена, снова посмотрел Андрею в глаза, не зная, как на всё это реагировать — что делать… они, оба голые, лежали в постели друг против друга на расстоянии считанных сантиметров, и Андрей был при этом неприкрыто — нескрываемо — возбуждён, то есть член у него не просто стоял, а стоял как-то слишком вызывающе, почти агрессивно… как на это надо было реагировать?
— Что… сильно болит голова? — глядя на Никиту, участливо проговорил Андрей, и снова у него это вышло-получилось удивительно естественно… кажется, Андрея ничуть не напрягало — совершенно не смущало — что они оба лежат голые, что члены у них у обоих возбуждённо стоят, что всего лишь какую-то минуту назад он, Андрей, своим клейко залупившимся стояком беззастенчиво тыкался Никите в ягодицы, наверняка думая, что Никита спит… не было ни в голосе Андрея, ни в его взгляде ни малейшего напряга, и это было для Никиты одновременно и непонятно, и странно… почему они голые?
— Ну… болит немного, — отозвался Никита, усилием воли удерживая себя оттого, чтоб не скользнуть своим взглядом снова вниз.
— Есть пиво… но лучше, наверное, я заварю сейчас крепкий чай… да? — Андрей, говоря это, чуть подался телом вперёд, одновременно касаясь ладонью Никитиного бедра. — Чай будет лучше… или ты как?
Андрей, лежащий на боку, подался вперёд — к лежащему на боку Никите — совсем немного, но даже этого ничтожно малого движения оказалось вполне достаточно, чтоб Никита почувствовал, как в живот его горячей твёрдостью упёрся напряженный Андреев член… при этом рука Андрея, скользнувшая по бедру, раскрытой ладонью легла на Никитину ягодицу, сочно наполнившись упругой мякотью, — вдавливая ладонь в Никитину задницу, Андрей уверенно потянул Никиту на себя…
— Ты чего… — торопливо отстраняясь, Никита судорожно дёрнул назад задом, одновременно сбрасывая с себя руку Андрея. — Ты чего, блин?!
— В смысле? — Андрей на мгновение замер, и во взгляде его, устремленном на Никиту, мелькнуло лёгкое недоумение.
Секунду-другую, не отрываясь, они смотрели друг другу в глаза, словно стараясь таким образом друг про друга что-то понять… нет, Никита не испугался — во взгляде Никиты не было ни страха, ни смятения, и вместе с тем Андрей не мог не почувствовать, что Никита, резко отстраняясь, отодвигаясь в сторону, совершенно искренен в этом своём движении, — уворачиваясь от объятий, Никита не играл в непонимание, не набивал себе цену, а действительно — на самом деле! — не понимал, чего он, Андрей, от него хочет, и это неподдельное непонимание со стороны Никиты было совершенно непонятно Андрею, — какое-то время они молча, вопрошающе смотрели друг другу в глаза… наконец, хмыкнув, Андрей первым нарушил молчание — проговорил, с улыбкой глядя на Никиту:
— Интересно получается… ты чего, Никита? Что-то не так?
— Ты сам… сам ты «не так»! Чего ты… чего ты меня лапаешь? — отозвался Никита, никак не реагируя на улыбку Андрея — глядя с недоумением Андрею в глаза… и слово это — слово «лапаешь» — он проговорил отстранено, без той специфической интонации, какая обычно сопровождает все слова-выражения, так или иначе связанные с сексуальным контекстом; Никита спросил «ты чего меня лапаешь?» с той интонацией полной душевной невовлеченности в суть происходящего, с какой он мог бы спросить «а какая сегодня погода в Африке?» — притом что ни сегодня, ни в обозримом будущем путешествие в Африку ему явно не грозило.
Впрочем, в том, что, проснувшись голым в одной постели с парнем, тоже голым, тут же столкнувшись с явно не индифферентным вниманием со стороны этого парня к себе, Никита всё ещё не мог со всей определённостью уразуметь, ч т о и м е н н о подобная ситуация может означать-значить, тоже ничего удивительного не было; парни бывают разные… есть парни, и их немало, которые в любом жесте, в любом слове или взгляде, чуть отклонившемся «в сторону», с легкостью готовы тут же видеть некую двусмысленность, намёк, гомосексуальную подоплёку, — такие пацаны, как это принято говорить, сексуально озабочены, и озабочены они в немалой степени именно в плане однополого траха, даже если сами в такой вполне объяснимой и совершенно естественной озабоченности они ни себе, ни другим не признаются; и есть пацаны, которые в этом направлении явно не догоняют, — такие пацаны, даже сталкиваясь пусть с не явным, но вполне определённым сексуальным интересом в свой адрес, до последнего не допускают мысли, что всё это вполне реально — более чем возможно… именно к таким пацанам — явно не догоняющим в плане секса однополого — и относился Никита.
Никите было шестнадцать лет, он учился в одиннадцатом классе, и он не был ни наивным, ни глупым; наоборот, Никита был парнем весёлым, открытым, компанейским… более того, Никита не был девственником, и хотя его сексуальный опыт был ничтожно мал, тем не менее э т о в его жизни уже произошло: летом, после десятого класса, будучи в деревне у родственников, Никита трахнул местную шмару, и хотя это случилось всего один раз, и хотя кончил при этом Никита как-то слишком быстро, толком не разобравшись в ощущениях, тем не менее… в шестнадцать лет многим парням даже такого мизерного опыта вполне достаточно, чтоб почувствовать себя — осознать -мужчинами в полном соответствии с бытующими на этот счет стереотипами! Одним словом, Никита был самым обычным парнем… ну, и какой гомосекс — при таком раскладе вкупе с явным отсутствием какой-либо интереса к однополой любви — мог Никиту волновать или, тем более, беспокоить? Все знают, что есть филармонии и там исполняется не попсовая музыка… но все ли испытывают хоть какое-то желание в эту самую филармонию сходить — симфоническую музыку послушать? Ясно, что не все. Для многих и филармонии, и та музыка, что там звучит — всё это находится за пределами их круга интересов, увлечений, предпочтений, то есть вне круга их жизней-существований, хотя знание о том, что филармонии существуют, есть, несомненно, у всех — у каждого… вот такое же точно отношение у Никиты было и к гомосексу: как кому-то …никогда не приходит в голову мысль самому сходить в филармонию — насладиться исполняемой там симфонией, точно так и Никите никогда не приходила в голову мысль о возможности какой-либо с в о е й вовлеченности в гомосексуальные отношения, а потому, проснувшись голым в одной постели с парнем, тут же проявившим к нему явно не миссионерское внимание, Никита готов был объяснить это чем угодно, но только не тем, что было очевидно, — ответ лежал на поверхности, а Никита упорно не понимал — Никита не догонял… потому и спросил он Андрея «чего ты меня лапаешь?» с интонацией той абсолютной отстранённости-невовлечённости, от которой Андрей на секунду изумлённо вскинул брови.
— Не понял… тебе что — приснился плохой сон? — невольно отодвигаясь от Никиты в сторону, чтоб лучше Никиту видеть, Андрей скользнул по Никитиному лицу удивлённым взглядом. — Никита… что случилось?
Никита был симпатичен, и даже то, что похмельное его лицо после бурной ночи было слегка помято, не портило общей картины: черты лица у Никиты были ещё подростковыми, изящно сглаженными, по-пацанячи субтильными, но сам Никита уже находился в преддверии своего возмужания, о чём наглядно свидетельствовал темноватый пушок над верхней губой, придававший его по-мальчишески милому лицу признак наступающей взрослости, — соединение ещё не ушедшего пацанства с ещё не наступившей, но уже внятно наметившейся грядущей мужественностью придавало лицу Никиты то очарование, какое бывает только в пору ранней юности… словом, Никита был симпатичен, и Андрей, невольно залюбовавшись лежащим напротив парнем, потеплел глазами — удивление во взгляде Андрея сменилось лёгким лукавством, — глядя на Никиту, Андрей улыбнулся:
— Никит… а ночью ты был совсем другим — ночью ты не брыкался, как сейчас… не отстранялся… что, блин, случилось?
— В смысле? — Никита, вновь не отозвавшись — никак не отреагировав — на обращённую к нему улыбку, непонимающе хлопнул ресницами, вопросительно глядя на Андрея.
— Что значит — «в смысле»? В прямом смысле… прямей не бывает! — Андрей тихо рассмеялся; непонятное поведение Никиты Андрея и веселило, и озадачивало — одновременно.
Никита, всё так же недогоняюще глядя на Андрея — по-прежнему ничего не подозревая, ни о чём не догадываясь, а потому не понимая, над чем Андрей смеётся — снова хлопнул ресницами:
— Это… как?
— Показать? — Андрей, весело глядя Никите в глаза, игриво подмигнул.
— Что ты мне покажешь?
— Ну, это самое… что ты делал ночью, — живо отозвался Андрей, одновременно с этим ловя себя на мысли, что он не знает, как объяснить такое странное поведение Никиты.
— Ну, покажи… — не очень уверенно отозвался Никита, и во взгляде его мелькнула тревога, тут же сменившись вполне естественным любопытством; мысль о сексе — об однополом сексе, или сексе в мужском формате — по-прежнему не приходила Никите в голову, и вместе с тем Никита ничего не помнил… ну, и что же он делал ночью — что ему может Андрей показать?
— Ох, Никита, какой ты хитрец… что — переводишь стрелки? — засмеялся Андрей.
Они лежали друг против друга, оба голые, и Андрей, говоря о «переводе стрелок», мысленно удивился, как правдоподобно Никита его разыгрывает, изображая из себя ничего не знающую невинность… ах, Никита, Никита! Показать ему надо… показать, что было ночью, — Андрей, невольно улыбнувшись, почувствовал в промежности сладко ноющую, щекотливо зудящую истому… неожиданно у Андрея возникла мысль разыграть Никиту ответно, но сладость, полыхнувшая между ног, была так сильна, что Андрей тут же решил не отвлекаться на игры в «моя-твоя-не-понимает», — голый Никита лежал рядом, и Андрей, невидимо стиснув мышцы сфинктера, голосом, чуть изменившимся от предвкушения близости, прошептал, горячо выдыхая:
— Никита…
Андрей уверенно подался всем телом вперёд — к лежащему на боку Никите, но тот, упреждая Андрея, тут же стремительно вскинул навстречу руку, — избегая соприкосновения своего обнаженного тела с телом обнаженного Андрея, Никита ладонью упёрся Андрею в грудь, но, не сдержав напора, в тот же миг оказался лежащим под Андреем на спине: с силой, с наслаждением вдавливая напряженно твердый член Никите в живот, ещё не поняв, что Никита отбивается, и отбивается не шутейно — не играя-заигрывая, Андрей, удерживая Никиту за плечи, прижался обжигающе жаркими губами к Никитиной шее:
— Никита…
— Пусти! — вырываясь из-под Андрея, Никита задергался под навалившимся на него Андреем что есть силы. — Пусти меня, бля… пусти…
— Чего ты… чего ты трепыхаешься? Я ж тебе… я тебе показываю… — не обращая внимания на реакцию Никиты — не придавая Никитиной реакции должного внимания, горячо зашептал Андрей, сладострастно сжимая ягодицы.
— Что ты мне… что показываешь?! Пусти! — Никита, изловчившись, кулаком ударил Андрея в скулу… точнее, не ударил, а скорее толкнул — для полноценного удара не была никакой возможности хотя бы чуть размахнуться, но этого несильного, скользнувшего по щеке толчка оказалось достаточно, чтоб Андрей, от неожиданности дёрнувший головой, в следующее мгновение осознал, что что-то не так… что-то явно не так!
— Ты чего? — резко отстраняясь — откидывая голову вверх — Андрей уставился на Никиту ничего не понимающим взглядом, в котором сквозь недоумение отчетливо сквозила неподдельная досада. — Никита, блин… офонарел? Ты чего?
— Пусти! — Никита, не прекращая вырываться, с силой задёргал под Андреем задом, ощущая, как от этих движений его собственный член, чуть утративший несгибаемость, снова стремительно затвердевает, каменеет, наполняясь приятной — хорошо знакомой, но в данной ситуации не совсем понятной — сладостью. — Что ты делаешь? Пусти!
— Да что с тобой?! Я показываю тебе…
— Что ты… что ты мне показываешь?! Ты лезешь ко мне…
— Я тебе показываю, как ты… — перебивая Никиту, напористо выдохнул Андрей, — как ты здесь ночью трахался… причем, делал это с удовольствием — с большим удовольствием!
Никита, ожидавший услышать что угодно, но только не то, что Андрей энергично проговорил-выдохнул ему в лицо, от неожиданности замер, перестав вырываться.
— Кто трахался? Я?
— Нет, блин… не ты — кот Матроскин, блин, трахался! — хмыкнул Андрей, не скрывая досаду… этот Никита явно перебарщивал, изображая из себя нераспаханную целину, и Андрей невольно почувствовал лёгкое раздражение: так, блин, можно до бесконечности дергаться-вырываться, спрашивать-переспрашивать… какой в этом смысл — какой ему, Никите, от этого кайф? «Кто трахался? Я?» Андрей, лёжа на голом Никите, сладострастно вдавливался в Никитин живот, и ему, Андрею, хотелось… ему очень хотелось трахаться — так, как они это делали ночью… классно делали! И чего он, этот Никита, сейчас хочет — чего он добивается? Переводит на него, на Андрея, стрелки — стыдно за вчерашнее? Ну, перевёл он стрелки: «я не я, и не хата не моя»… дальше-то что? Стрелки перевёл, и — будь ведомым… или он, Никита, вообще не хочет — трах по-трезвому ему не в тему? Или он, может, чего-то боится — чего-то опасается?
— С кем я трахался? — с недоумением глядя Андрею в глаза, озадаченно проговорил Никита, снова сбивая Андрея с толку — сбивая не столько содержанием вопроса, сколько той интонацией, с какой он вопрос свой проговорил: в голосе Никиты было удивление, недоумение, озадаченность, и всё это было совершенно искреннее, неподдельное… разве можно так хорошо играть?
— Никита! Хуля ты… хуля дурака валяешь — целку изображаешь?
Андрей, стараясь подавить в себе невольное раздражение, хотел добавить что-то ещё, и вдруг, глядя на Никиту, запнулся — внезапная догадка осенила Андрея… с ним, с Андреем, однажды случилась история — была история… да, была такая история: он учился на первом курсе, и однажды на дне рождении однокурсника …он, Андрей, перебрал — напился так, что, проснувшись на другой день, он не помнил ничего… ну, то есть, абсолютно ничего — в памяти был полный провал, и он, Андрей, тогда ещё сильно испугался, и испугался не на шутку… чем закончился тот вечер, как и с кем он добирался до снимаемой им квартиры, что и кому он говорил, что делал — всё это было стёрто в памяти… не размазано, а именно стёрто, обнулено, и оставалось лишь уповать на то, что он, будучи пьяным, ничего т а к о г о не сделал… день рождения у однокурсника был в субботу, и весь воскресный день Андрей промаялся, не находя себе места — абсолютно ничего не зная про своё поведение… в понедельник он шел в универ, готовый ко всему, и настроение было… настроение было — хоть вешайся, но, к счастью, всё тогда обошлось — он ничего т а к о г о, будучи пьяным, не сделал, ничего т а к о г о не натворил… в ведь мог бы, ещё как мог бы!
— Никита, постой… да не вырывайся ты — никто тебя здесь насиловать не будет! — Андрей, крепко сжав Никитины запястья, вдавил его руки в матрас, тем сам лишая Никиту возможности активно сопротивляться. — Подожди, Никита, не дёргайся… — прижимая руки лежащего на спине Никиты к постели — с силой вдавливаясь пахом в пах парня, Андрей приподнял голову, внимательно глядя Никите в глаза. — Никита, ты что… ты — ничего не помнишь? Что было ночью… не помнишь?
— Что было ночью? — словно эхо, отозвался Никита, вопросительно глядя на Андрея снизу вверх; вопрос Андрея прозвучал для Никиты неожиданно, и Никита, лёжа под Андреем, невольно расслабился, стараясь сообразить, признаваться ему или нет в том, что он действительно ничего… он действительно ничего не помнит!
— Это я тебя спрашиваю… ты помнишь, как мы сюда попали? — Андрей смотрел на Никиту внимательно, даже пристально, ища подтверждение своей догадке. — Ну… как мы сюда попали?
— А где мы?
Никита спросил «А где мы?», причем, спросил-произнёс он это совершенно непроизвольно — вопрос у Никиты вырвался сам собой, и Андрею стало всё понятно… ну, блин, дела! Никита совсем ничего не помнит — и потому он вырывается, отталкивает его, Андрея, от себя… он, Никита, ничего не помнит!.. Секунду-другую Андрей неотрывно смотрел Никите в глаза, стараясь сообразить, в чем «плюсы», а в чём «минусы» этой новой — непредвиденно возникшей — ситуации… он, Никита, ничего не помнит… ай да Никита! Натрахался всласть — и снова девственник, снова целка: я не я, и не хата не моя… вот так случай! Поди докажи, что здесь было, а чего не было… Андрей, вдавливаясь членом в Никитин пах, смотрел на Никиту, лихорадочно соображая…. «плюс» был в том, что Никита — голый, возбуждённый — у ж е был в постели… в этом был «плюс», и «плюс» несомненный! А «минус»? «Минус» был в том, что ничего не помнящего Никиту теперь нужно было на секс раскручивать… раскручивать — как заправскую целочку, и совсем был не факт, что он, протрезвевший, согласится… девственник, бля!
Андрей, глядя на Никиту, с деланным осуждением покачал головой:
— Так, Никита… всё с тобой понятно: ты не знаешь, где ты сейчас, ты не помнишь, как ты здесь очутился, ты понятия не имеешь, что ты здесь делал… ты хоть помнишь, кто я? — Андрей, проговорив это, невольно улыбнулся, и улыбка у Андрея оказалась неожиданно солнечной — открытой, не таящей в себе ничего плохого. — Ну? Помнишь, кто я?
— Ты что — за дурака меня считаешь? — Никита, невольно поддаваясь обаянию Андрея, улыбнулся в ответ, и улыбка эта — ответная улыбка — получилась у Никиты совершенно непроизвольно.
Андрей был симпатичен… да, вполне симпатичен, и хотя симпатичность эта уже сама по себе была вполне самодостаточна, то есть не могла не обращать на себя внимание, но Никите, который не смотрел на парней с той зрения их симпатичности, даже не это было главное, — лицо Андрея было каким-то удивительно живым, открытым, располагающим, готовым в любой момент откликнуться искренней улыбкой, причем готовность эта читалась на лице даже тогда, когда Андрей улыбаться не собирался, и это выражение делало лицо Андрея, и без того симпатичное, не просто симпатичным, а обаятельно симпатичным… бывают такие лица, на которые и легко, и приятно смотреть — от людей с такими лицами априори не ждёшь ничего плохого, и потому Никита, лёжа под Андреем, как-то странно успокоился… по-прежнему не осознавая своё положение как положение возможного сексуального партнёра, Никита успокоился — вне сексуального контекста… конечно, всё это было необычно и не совсем понятно, но, в конце концов, ничего с ним, с Никитой, не случится, если он какое-то время полежит под парнем, пусть даже голым и возбуждённым, тем более что лежать так ему, Никите, было не только не дискомфортно, а вполне даже приятно… лежа под Андреем — чувствуя вдавившийся в живот напряженный Андреев член, Никита сам не заметил, как его собственный член вновь налился точно такой же несгибаемой твёрдостью… член Никиты налился однозначно приятной твёрдостью, но и это не подтолкнуло Никиту к мысли, что н а с а м о м д е л е это может означать… такова была степень Никитиной личной — внутренней -невовлеченности в «тему»!
Чувствуя, как Никита под ним расслабился, и одновременно ощущая животом горячо затвердевший Никитин член, Андрей в ответ на улыбку Никиты заговорщески подмигнул, одновременно понижая голос — переходя на шепот, тем самым вовлекая Никиту в интимную камерность ситуации:
— Ну, а как мы в общагу приехали… и почему ты в общагу не попал — помнишь?
— Нет, — на секунду запнувшись, Никита отрицательно качнул головой. — А сейчас мы где?
— На квартире у меня… — Андрей, глядя Никите в глаза, сладострастно сжал свои ягодицы, одновременно с этим делая неакцентируемое и вместе с тем вполне очевидное — плавно-скользящее — движение пахом по паху Никиты… и хотя это движение от Никиты не ускользнуло, Никита на это движение никак не отреагировал — для Никиты важнее было то, что Андрей ему сейчас расскажет, а вовсе не эти специфические движения, напоминающие половой акт. — Так вот… когда всё закончилось, я вызвал такси, и мы вчетвером — Игорь, Нелли, ты и я — приехали в общагу, чтоб там тебя определить на ночь, как Игорь об этом заранее договорился. Но произошло непредвиденное… во-первых, заступила новая вахтёрша, которая о договорённости Игоря понятия не имела, а во-вторых, ты был пьян… ну, то есть, на ногах ты держался, но при этом пьян был явно, или, как сказал кто-то, «весомо, зримо, грубо»… одним словом, вахтёрша упёрлась, и ты… — Андрей, глядя Никите в глаза, тихо засмеялся, — ты назвал её «будущей покойницей», она в ответ тут же пообещала вызвать наряд полицаев, про которых ты уверенно заявил, что они тоже «будут покойниками вместе с фюрером», она сказала тебе, что сейчас это проверит, потянулась к «тревожной» кнопке, и мы, пасуя перед таким аргументом, вынуждены были без промедления ретироваться, аки шведы под Полтавой… удивил ты, Никита, старшего брата! — Андрей, говоря это, смотрел на Никиту с улыбкой, и ни в голосе Андрея, ни в его взгляде не было ни малейшего осуждения. — Я так понял, что Игорёк от тебя подобной боевитости не ожидал…
— Ну… если я пьяный был… — растерянно отозвался Никита, то ли объясняя этой фразой свой неожиданно проявившийся боевой дух, то ли этой фразой невольно оправдываясь, и было непонятно, кому он, Никита, это говорит — Андрею он это говорит или себе. — А Игорь… он что — ругал меня?
— Он бы тебя убил, если б тебя, алкоголика-хулигана, некуда было деть — не к кому было б сплавить… ты хоть и брат ему родной, но твоё присутствие в брачную ночь, как мне кажется, никаким образом ни женихом, ни невестой в их апартаментах не предусматривалось… — Андрей, хмыкнув, вновь засмеялся. — Но, на твоё счастье, рядом был я, и вот — ты живой… с членом торчащим лежишь подо мной… и — никакой благодарности! — Андрей, говоря это, с силой, с наслаждением …раз и другой сжал свои ягодицы, сладострастно вдавливаясь пахом в пах Никиты. — А, Никит? Где благодарность?
— Я под тобой? Ты сам не меня… сам навалился — лежишь, бля, на мне, как на подушке… пусти! — отозвался Никита, но его «пусти» прозвучало не очень убедительно, и Никита, сам это почувствовав, тут же без какого-либо явного или скрытого смысла добавил, глядя Андрею в глаза: — У тебя у самого стояк — давишь мне им в живот…
— И что? — Андрей прищурился.
— И ничего… пусти!
Лёжа под Андреем — говоря «пусти», Никита снова не только не дёрнулся, а даже не шевельнулся… мысль о том, что всё это сильно смахивает на прелюдию к голубому траху, у Никиты всё ещё не возникала — мысли такой не было, а потому не было ни страха, ни смятения, ни мало-мальски осознаваемого желания или нежелания этот самый трах иметь… короче, не было у Никиты никакой рефлексии, в то время как лежать под Андреем — чувствовать всем своим телом горячее тело Андрея — Никите было приятно… ну, и чего было дёргаться? От него, от Никиты, не убудет… полежит этот Андрюха на нём сверху — и сам в сторону отвалит… не до вечера же он будет на нём, на Никите, лежать!
— Руки отпусти… — миролюбиво проговорил Никита, и ноги его непроизвольно — сами собой — раздвинулись шире; Никита развёл под Андреем ноги шире, но в этом движении ногами с Никитиной стороны не было никакого знака-намека, а было лишь желание лечь поудобнее, и вместе с тем это движение ногами в стороны сделало соприкосновение тел ещё более тесным — более приятным… впрочем, приятность эта была для Никиты лишь на уровне ощущения, но никак не на уровне осмысления — осознания истинной природы этой приятности.
— Ага, я руки твои отпущу, а ты меня снова в скулу… да? — приглушенно засмеялся Андрей, и в глазах его, устремленных на Никиту, с удвоенной силой заискрились — заплясали-запрыгали — веселые чертики.
— Больно мне надо, — хмыкнул Никита. — Отпусти…
Андрей разжал кулаки, освобождая Никиты запястья, и Никита, едва его руки оказались свободными, тут же поймал себя на мысли, что он не знает, что ему в таком положении с руками делать, — сталкивать Андрея с себя у него, у Никиты, никакого желания не было, а мысль дать волю рукам в смысле обниманий-обжиманий… такая мысль у Никиты не возникла — в этом направлении Никита всё ещё упорно не догонял, и потому, не зная, куда руки освободившиеся деть, Никита снова развёл, разбросал их в стороны, одновременно с этим чувствуя, как Андрей, вжимаясь пахом в пах, снова сделал вдоль его, Никитиного, тела медленное — давяще скользящее — движение взад-вперёд… раз, и ещё раз, и ещё, — голый Никита, раздвинув ноги, разбросав руки, лежал под голым Андреем на спине, и взрослый Андрей, студент-пятикурсник, по нему, по Никите, медленно елозил, с силой вдавливая в Никитин живот свой твердый, как скалка, горячий член…
— Тебе что — приятно так делать? — без всякого напряга проговорил Никита, вопросительно глядя Андрею в глаза.
Вопрос вырвался сам собой — слетел с губ непроизвольно, и было в этом вопросе, прозвучавшем без малейшего подтекста, одно лишь любопытство… элементарное любопытство было в Никитином вопросе, — Андрей, всё про Никиту уже понявший, вопрос этот воспринял совершенно адекватно — именно как вопрос, требующий внятного однозначного ответа, и не более того, а потому, лишь на секунду запнувшись — внимательно глядя Никите в глаза — он, Андрей, ответил коротко и просто:
— Нравится… и мне эта нравится, и тебе это нравится — нам, Никита, обоим это нравится… так ведь?
— Ну-да, прикольно… приятно, — согласился Никита, не считая нужным отрицать очевидное… тупая головная боль, с которой Никита проснулся, медленно исчезала, рассасывалась, и Никита, повернув голову набок, скользнул любопытным взглядом по комнате. — Так мы сейчас где с тобой? У тебя дома?
— У меня на квартире — я квартиру эту снимаю… квартирка так себе, но она в минуте ходьбы от общежития, что лично для меня очень удобно, — Андрей, не поясняя, в чём заключается это удобство, снова плавно, неспешно задвигал задом, с силой сжимая свои ягодицы — толчкообразно вдавливаясь пахом в пах Никиты. — Приятно?
— Ты, блин, как этот… как голубой, — засмеялся Никита. — Навалился на меня — типа трахаешь… а так — приятно? — Никита, преодолевая тяжесть лежащего на нём Андрея, попытался двинуть задом снизу вверх, но ноги его были расставлены — разведены в стороны, и достойного взмаха-толчка у Никиты не получилось. — Блин… придавил меня, как свою собственность… ни фига не получается! Был бы я сверху…
— А ты что — хочешь быть сверху? — Андрей, улыбаясь, сделал телом движение взад-вперёд, не просто вдавливаясь, а скользя пахом по паху Никиты. — Никита… ты хочешь тоже так? Когда так делаешь, головка члена обнажается, и получается что-то типа дрочки, только в сто раз приятнее… хочешь так?
— Давай, — отозвался Никита, и отозвался он так легко и непринуждённо, как если бы Андрей предложил ему выпить стакан минералки. — Я буду тоже — как голубой… прикольно!
Глядя на Андрея, Никита засмеялся… ну, а чего? Как голубой… прикольно! Он, Никита, дважды проговорил «как голубой», один раз имея в виду Андрея, а второй раз говоря так про себя, и это «как», органично прозвучавшее перед словом «голубой», со всей очевидностью выявило неоспоримый для него, для Никиты, факт: ни себя самого, ни лежащего на нём Андрея он, Никита, голубыми не считал… да, они оба были голые, и оба были откровенно возбуждены, и возбуждённый Андрей не просто лежал на Никите сверху, а вполне конкретно тёрся напряженным членом о Никитин живот, явно испытывая от такого трения удовольствие, и Никите самому это было тоже приятно, но — при всей очевидности происходящего — быть голубыми они никак не могли… Парадокс? Нисколько! Голубые для Никиты были в телеящике, глумливо показывающем для быдлората очередной несостоявшийся гей-парад, либо мелькали в новостных сводках, деловито информирующих в потоке словесного мусора об очередной поимке маньяка-совратителя, но всё это прочно и непоколебимо было для Никиты за пределами его личного мира: ни голубые отношения, ни однополый секс, ни даже просто сам вопрос о пресловутой сексуальной ориентации никогда и никак Никиту не интересовали — всё это где-то было, где-то происходило-случалось, существовало, но всё это существовало для Никиты параллельно, то есть с его сокровенными мыслями и фантазиями, помыслами и грёзами никаким боком не пересекалось, и эта абсолютная невовлеченность в «тему» была для Никиты настолько органична, что сама мысль о какой-либо голубизне не могла прийти ему в голову, а потому ни он сам, лежащий под Андреем, ни Андрей, трущийся об него возбуждённым членом, никаким образом не могли быть голубыми — они могли быть только к а к голубые, и никак иначе, — для Никиты это была данность, не подлежащая сомнению.
— Конечно, прикольно… кайф! — рассмеялся Андрей… и уже хотел, удерживая Никиту, перевернуться на спину, чтоб Никита оказался сверху, но в последний миг передумал — Никите предстояло услышать еще кое-что, и хотя Андрей интуитивно чувствовал, что всё с Никитой у него сладится, тем не менее… эта конфигурация — он сверху — была уже как бы устаканена, Никитой вроде бы принята, а коней, как известно, на переправах не меняют… и Андрей, с наслаждением вдавливаясь членом в Никитин пах, рассмеялся снова: — Время, Никита, у нес с тобой есть — будешь ты сверху… еще успеешь! Короче, слушай дальше… или дальше ты помнишь сам?
— Не совсем хорошо… — попытался схитрить Никита, чтоб иметь хоть какое-то преимущество. — Что-то помню, а что-то нет…
— Оно и видно, — хмыкнул Андрей. — «Что-то помню, а что-то нет…», — передразнил Андрей Никиту. — Скажи мне: ты часто пьёшь? Ну, напиваешь, как вчера… часто это бывает?
— Я вообще не пью! — отозвался Никита. — Пиво …с пацанами пью иногда, да и то редко… а так, как вчера, я ещё никогда не напивался — в первый раз это было…
— Всё бывает когда-нибудь в первый раз… абсолютно всё! — медленно проговорил Андрей, рассматривая лицо Никиты… этот Никита был не просто симпатичен, а притягательно симпатичен — и Андрей, скользя взглядом по его лицу, поймал себя на мысли, что Никита ему нравится… определенно нравится, то есть нравится не только как желаемый сексуальный партнёр, а вообще… нравится вообще, и это «нравится», медленно нарастая, ощущалось в душе как нечто большее, чем простое желание с ним, с этим Никитой, секса… «он мне нравится» — подумал Андрей, и что-то сладко ёкнуло у Андрея в груди. — У тебя родинка на переносице… еле заметная, — тихо проговорил Андрей, глядя Никите в глаза.
— Я знаю… вот здесь! — живо откликнулся Никита и, поднимая руку — указательным пальцем показывая на переносице то место, где была еле различимая коричневая точка, улыбнулся… он улыбнулся непроизвольно — и потому, наверное, как-то подкупающе непосредственно, почти по-детски.
Никита улыбнулся, сам не зная чему… руки Никиты с того момента, как Андрей перестал их держать, безучастно лежали откинутыми в стороны, и вот наконец-то хотя бы одной руке нашлось хоть какое-то применение… может, он улыбнулся этому? Взмах руки у Никиты вышел непреднамеренный, совершенно спонтанный — рука на короткий миг застыла в воздухе, но этого мига оказалось достаточно, чтоб Андрей успел подумать, мысленно взывая к Никите: «Ну… опуская руку, положи мне ладонь на спину — обними меня, Никита… ну же… ну!» — однако Никита этой мольбы не расслышал, и рука его вновь откинулась в сторону, — с силой вдавливая в Никитин живот напряженно твёрдый горячий член, Андрей не подумал даже, а бессловесно представил, как его руки, будь Никита на нём, сейчас бы скользнули вдоль спины к сочным, упруго оттопыренным полушариям ягодиц…
— Всё-то ты знаешь… — усмехнулся Андрей с лёгким, но совершенно неочевидным укором в голосе. — Вот только не знаешь, что было потом…
— Ну… не знаю, — на миг запнувшись, вынужден был согласиться Никита. — А что потом было? Ну, после того, как нас… как меня не пустили в общагу… мы сразу пошли сюда?
— Нет, Никита, мы стали ждать полицаев с их фюрером, чтоб посмотреть, как ты сделаешь их всех покойниками, — рассмеялся Андрей, не скрывая иронии. — Понятно, что мы сразу пошли ко мне… куда же нам было ещё идти? Я живу рядом — в двух шагах от общаги, и Игорь попросил меня, чтоб я забрал тебя на ночь к себе… что я и сделал — к нашему общему удовольствию… — Андрей, с улыбкой глядя на Никиту, лукаво подмигнул. — Ты когда уезжаешь в свой Мухосранск?
— Чего это — в Мухосранск? Нормальный город… город Козлодоевск, — отозвался Никита, улыбаясь в ответ. — Мне ещё куртку надо купить — мать мне деньги на это выделила… короче, я планирую здесь пробыть три дня — билет у меня на четверг. А что?
— Я к тому это спрашиваю, что… вахтёрша сегодня сменится, и в общагу Игорь тебя, я думаю, проведёт — определит тебя в свою комнату, как изначально планировалось, но… если ты вдруг захочешь, ты можешь без всяких вопросов зависнуть на эти три дня у меня… мне ты нисколько не помешаешь, парень из города Козлодоевска! — с улыбкой проговорил Андрей, внутренне желая, чтоб именно так и было — чтоб Никита до своего отъезда никуда от него, от Андрея, не уходил.
— Ну, не знаю… видно будет, — неопределённо отозвался Никита, действительно не зная, как после вчерашнего инцидента в общежитии поведёт себя Игорь — старший брат… как ни крути, а из рассказа Андрея получалось, что он, Никита, вчера Игорька в общаге явно лажанул, и теперь Игорь в назидание мог запросто вместо покупки куртки дать ему, Никите, вполне конкретного пендаля — раньше обговоренного срока отправить его в… Мухосранск.
— Понятно, что видно будет… я ж говорю тебе: если захочешь, — по-своему истолковав Никитин ответ, Андрей, глядя Никите в глаза, вновь сладострастно вдавился пахом в пах лежащего под ним парня. — Если захочешь… — горячо выдыхая слова, со значением повторил Андрей и, по-прежнему не встречая со стороны Никиты каких-либо видимых возражений, медленно, волнообразно задвигал задом, скользя по Никитиному животу клейко залупающейся головкой члена, одновременно с этим залупая своим животом влажно-клейкую головку члена Никитиного… «как голубые» — в третий раз за утро подумал Никита, не говоря это вслух; как именно делают «голубые» — так или не так — Никита, понятное дело, знать не мог, но то, что они оба были парнями и Андрей при этом, лёжа на нём, на Никите, делал характерные движения, напоминающие половой акт, давало Никите основание думать, что они — как голубые… и, нужно было признать честно, это — «как голубые» — было не так уж и плохо… даже, бля… даже — хорошо!
Никита лежал под Андреем внешне безучастно — лежал, раскинув в стороны согнутые в локтях руки, не делая никаких ответных движений, и вместе с тем на лице его, напряженно застывшим и оттого вмиг ставшим каким-то по-детски непосредственным, зримо обозначилась внутренняя сосредоточенность на тех несомненно приятных ощущениях, что он испытывал от подобного «как», — Андрей, сжимая ягодицы — с наслаждением двигая задом, уже совершенно откровенно мял своим телом тело Никиты, неприкрыто тёрся о Никиту членом, а Никита всё еще пребывал в неколебимой уверенности, что всё это так, всё это пусть не вполне обычная, но ничего определённо сексуального не имеющая шутка-забава… странный он был человек, этот Никита! Любой другой в его возрасте, окажись в подобной ситуации, уже давно либо включился бы в подобный секс и кайфовал бы на полную катушку, прочь отбросив тягомотину сомнений, либо, наоборот, бился бы в истерике, выворачиваясь-вырываясь, с пеной у рта доказывая, что он не голубой и потому он всё это делать никак не может, но и в том и в другом случае это было бы проявлением а к т и в н о г о отношения к происходящему… а Никита, испытывая несомненное удовольствие, был при этом не только внешне, но и внутренне безучастен, точнее, внутренне он был совершенно не напряжен в плане своего отношения к происходящему, и в этом была его, Никитина, логика: сексуальная активность для Никиты существовала лишь в одном варианте — гетеросексуальном, а потому проявлять какую-либо ответную активность в отношениях с Андреем Никите казалось несуразным… не мог же он сейчас Андрея по-настоящему обнимать, целовать его в губы, ласкать его тело, лапать и щупать, как регулярно он это всё проделывал в своих сладких мечтах — проделывал с девчонками! Не мог — Андрей был парнем, а не девчонкой, и к тому же парнем он был взрослым… это с одной стороны; а с другой стороны, у Никиты не было никакого резона вырываться-дёргаться, поскольку не было у Никиты никаких сомнений на предмет своей сексуальной ориентации, а значит — напрочь отсутствовала необходимость в какой-либо форме доказывать-утверждать свою сексуальную «правильность»… и даже когда он задёргался в самом начале — когда, вырываясь, ударил Андрея в скулу, в этом был не страх обнаружить зыбкость собственной «правильности», а банальное непонимание: чего этот парень хочет — зачем это нужно?
Теперь, лёжа под сладко содрогающимся Андреем, Никита уже знал, где он и как он здесь очутился — это всё стало более-менее понятным… но Андрей сказал, что он, Никита, ночью здесь кого-то трахал, и теперь непременно нужно было про это узнать — нужно было у Андрея об этом расспросить-выведать… Андрей, когда-то проснувшись и обнаружив, что он ничего не помнит, был в ужасе, потому что он, Андрей, не был уверен в своей «публично правильной ориентации», а значит, будучи пьяным, он мог что-то сделать или сказать, то есть как-то раскрыться и, таким образом, обнаружить своё тайное тяготение к парням… было от чего прийти в ужас! А Никита, проснувшись и обнаружив, что он точно так же ничего не помнит, но узнав,… что он ночью кого-то трахал, пребывал в состоянии естественного любопытства, поскольку в своей ориентации он, Никита, нисколько не сомневался — в ориентации своей он был уверен на сто процентов! Оставалось лишь узнать — расспросить-выведать у Андрея, кого он здесь трахал… а кого он мог трахать? Может, кого-то они зацепили по пути, когда сюда шли… или, может, Андрей какой-нибудь шмаре позвонил — для траха вызвал… и они её как — по очереди? Или, может, они её одновременно — сзади-спереди в два ствола… блин, до чего ж надо было упиться, чтоб совсем ничего не помнить!
— Андрюха, подожди… постой! — Никита, подняв руки — обхватив ладонями плечи нависающего над ним Андрея, легонько сжал, сдавил его плечи руками. — Хуля ты мнёшь меня, как девку? Бля, как девку меня тискаешь… постой — я спросить тебя хочу!
Андрей, дурашливо дёрнувшись, грудью безвольно рухнул на грудь Никиты, горячими губами вжавшись в нежную кожу Никитиной шеи, отчего руки Никиты, соскользнув с Андреев плеч, оказались у Андрея на спине — и получилось, что Никита Андрея невольно обнял, — губы Андрея шскотливо обожгли Никитину шею, и Никита невольно замер от слишком явного — конкретно ощутимого — удовольствия, причем теперь это ощущение удовольствия было именно в области шеи, а не только между раздвинутых ног…
— Андрюха, блин! — чуть слышно рассмеялся Никита, и ладони его непроизвольно — сами собой — легли на Андрееву спину. — Я спросить у тебя… сказать, бля… спросить у тебя хочу…
— Говори… — Андрей, рывком отрываясь от Никиты — приподнимая верхнюю часть тела, вновь опёрся на локти согнутых рук, в то время как руки Никиты, непроизвольно скользнув по спине Андрея, замерли на Андреевой пояснице. — Спрашивай… всё, что хочешь, спрашивай!
Андрей уже знал — интуитивно чувствовал — что всё у них сладится, всё получится… обязательно получится! И это при том, что Никита совсем ничего не помнил — не имел ни малейшего понятия, что было ночью… получалась нелепая и вместе с тем забавная — совершенно прикольная — ситуация! Потеряв условную девственность физически — подставив под член свою попку, ничего не помнящий об этом Никита по-прежнему пребывал в полной уверенности, что он абсолютно неискушен в этом вопросе… пьяная ночь, наполненная безудержной, безоглядно юной и потому совершенно откровенной страстью, выпала из сознания Никиты, а значит — для него, для Никиты, всё сейчас будет как бы впервые… и даже без всякого «как бы», а будет впервые буквально, потому что мало подставить зад или взять в рот, а нужно всё это осознать — принять, осмыслить — на трезвую голову… конечно, никакая ситуация не застрахована он всяких неожиданностей, и потому могло произойти какое угодно развитие событий, но, лёжа на Никите, чувствуя пахом напряженный Никитин член, видя, как Никита невольно начинает чувствовать вполне естественное удовольствие, Андрей не просто надеялся, что Никита, явно лишенный замшелых комплексов, не растленный уголовно-церковными понятиями об однополом сексе, всё воспримет адекватно своему состоянию, а внутренне Андрей был уверен в этом — в том, что всё у них сладится, всё получится… всё у них б у д е т! Да, именно так: всё у них будет — здесь и сейчас! — и оттого, что Андрей это чувствовал-знал, во взгляде его, устремлённом на Никиту, была такая весёлая, ликующая уверенность, что не попасть под влияние — под обаяние — этой уверенности было практически невозможно.
— Никита… — прошептал Андрей, с наслаждением выговаривая имя Никиты — предвкушающе глядя Никите в глаза. — Опусти руки… ниже опусти руки…
— Зачем?
— Опусти! — настойчиво выдохнул Андрей… и Никита, невольно подчиняясь этому не совсем понятному для него требованию — выполняя странную просьбу Андрея, послушно скользнул руками по телу лежащего на нём Андрея дальше, перемещая обтекаемо раскрытые ладони с поясницы Андрея на его упруго-сочные ягодицы… вопрошающе глядя Андрею в глаза, Никита послушно двинул руками вниз — и ладони его, ощущая сочно-выпуклую упругость, приятно наполнились.
У Андрея были скульптурно красивые ягодицы, и Андрей об этом прекрасно знал: каждое лето, бывая на пляже, Андрей постоянно ловил не только женские, но и мужские взгляды, с разной степенью откровенности устремляемые на его более чем симпатичную попку, причем во взглядах этих, обтекаемо скользящих по округло-сочным полусферам ягодиц, нередко вспыхивала-мелькала то вполне видимая, нисколько не скрываемая, то, наоборот, затаённая, маскируемая под безразличие, но всё равно очевидная, легко угадываемая чувственная заинтересованность… ягодицы у Андрея были обалденно красивые, и хотя Никита, никогда не обращавший внимание на задницы парней, совершенно не разбирался в красоте мужских ягодиц, тем не менее, ощутив ладонями сочную упругость плавно выпуклых полусфер, он не мог не почувствовать, что это приятно… это было приятно, и чувство приятности, ощущаемое ладонями, странным образом тут же отдалось в промежности — между раздвинутыми, разведёнными в стороны ногами… блин, ну точно — как голубые… руки — на жопе… как голубые!
— Тебе что — нравится так? — спросил Никита, с любопытством шевеля пальцами — легонько вдавливая чуть растопыренные пальцы в бархатисто-упругую кожу… вопрос сорвался с губ сам собой — он, Никита, хотел спросить не об этом, а совсем о другом.
— Нравится, — отозвался Андрей; глядя Никите в глаза; ответ прозвучал коротко и потому совершенно исчерпывающе — Андрей сказал «нравится» без какого-либо внутреннего напряга, сказал как о чём-то совершенно естественном и потому очевидном, и улыбка, одновременно радостная и щедрая, беспечная и лукавая, засияла на его симпатичном лице. — Никита… ты об этом хотел спросить? Нравится мне это или нет?
— Нет, не об этом… хуля об этом спрашивать, если это по тебе и так видно? Как голубой, бля… тискаешь меня, как девку, — Никита, невольно поддаваясь настроению Андрея — непроизвольно улыбнувшись в ответ, поймал себя на мысли, что с Андреем ему удивительно легко… ещё вчера Никита о нём, об этом Андрее, понятия не имел, а сегодня они лежали в одной постели, оба голые и оба возбуждённые, и не просто лежали, а Андрей был сверху, Андрей делал движения, напоминающие половой акт, и при всём при этом Никите было комфортно… ситуация была необычная, даже в чём-то странная, но на душе у Никиты было комфортно — легко и спокойно; голова уже не болела — похмельная боль, тисками сжимавшая виски, сама собой рассосалась, незаметно ушла… нормально было Никите — и легко ему было, и даже приятно! — Я не об этом хотел спросить, — повторил Никита, непроизвольно лаская — сжимая-стискивая — Андреевы ягодицы. — Пришли мы, короче… сюда пришли — к тебе… и — что было дальше?
Никита уставился на Андрея взглядом, со всей очевидностью свидетельствующим о полном — абсолютном! — незнании событий прошедшей ночи, и Андрей, глядя в Никитины глаза, снова мысленно удивился, как такое вообще может быть… провал в памяти — что это? Результат химической реакции, возникшей под воздействием избыточно употребленного алкоголя? И тогда всё это можно объяснить, используя химические формулы, в виде обычного уравнения? Или, может быть, сработала какая-то психологическая защита — сработала с учётом того, что человек, проснувшись-протрезвев, вновь становится продуктом социума, а не природы? У Андрея тоже такое было — он, Андрей, ничего не помнил… но ведь он и не делал того, что делал Никита, — он не трахался страстно и безоглядно, с полной самоотдачей, как всего лишь несколько часов тому назад это делал пьяный Никита… как т а к о е можно забыть? Никита ничего не помнил, и получалось, что есть как бы два разных Никиты, существующих параллельно: один Никита — «ночной» — с упоением, кайфуя и наслаждаясь, предавался однополому сексу — трахался в рот и в зад, а другой Никита… другой Никита — «дневной» — об однополом трахе не имеет никакого понятия, искренне …полагая-считая, что склонность к такому сексу ему совершенно не свойственна! Получалось, что он, Никита, не знал самого себя… а какой человек может сказать, что он знает про себя всё — досконально? Может ли быть такой человек в принципе — человек, который знает про себя всё? «Что было дальше?» — спросил Никита… это было и странно, и удивительно — не помнить о таком… и — глядя Никите в глаза, Андрей повторил, словно эхо:
— Что было дальше? А дальше, Никита… дальше было самое интересное, и это просто непостижимо, что ты о том, что было дальше, ничего не помнишь… непостижимо, Никита!
— Ну, я помню… не очень чётко помню — отрывочно, — проговорил Никита; не желая выглядеть в глазах Андрея круглым идиотом. — Что-то помню, а что-то нет… — уточнил-добавил Никита, виновато улыбаясь.
— Так, может, пусть так и останется? — Андрей, простодушно глядя Никите в глаза, так же простодушно улыбнулся в ответ. — Что помнишь — то помнишь… а про то, что в памяти не осталось, знать тебе, может, вообще не нужно? А, Никита?
— Почему это?
— Ну, мало ли… — отозвался Андрей, и в глазах его заискрились, заплясали дразнящие чертики. — Меньше знаешь — крепче спишь… так ведь?
Никита, лежа под Андреем — глядя на Андрея снизу вверх, неожиданно рассмеялся.
— Блин! Ну точно, как в книге…
— В какой книге? — в глазах Андрея мелькнуло лёгкое недоумением.
— Мы писали… сочинение, бля, писали — на прошлой неделе, и тема была… ну, короче, что лучше для человека: суровая правда или утешающая ложь. Нужно было выбрать что-то одно и своё мнение обосновать…
— Ну, и что же ты выбрал — что ты обосновывал? — с едва уловимой иронией и вместе с тем не без видимого любопытства проговорил Андрей, вспомнив, что сам, будучи школьником — одиннадцатиклассником, писал сочинение на такую же тему.
— Я написал, что правда лучше, чем ложь, даже если правда эта кому-то не в кайф…
— Молодец! — рассмеялся Андрей, невольно любуясь Никитиной непосредственностью. — В той пьесе, по которой писали вы сочинение, говорится ещё, что ложь нужна тем, кто слаб душой, кто боится думать самостоятельно, у кого неразвито или атрофировано ощущение собственной неповторимости… ложь — это религия господ и рабов, а не свободных людей… правильно?
— Ну, что-то вроде этого… а ты всё это откуда знаешь? — удивлённо проговорил Никита. — Ты что — всё это помнишь со школы?
— Я, между прочим, школу окончил с золотой медалью, — улыбаясь, отозвался Андрей. — Так что, Никита, помню я… кое-что помню — в отличие от тебя, — Андрей, говоря это, с наслаждением стиснул свои ягодицы, отчего член его с новой силой вдавился в пах лежащего под ним Никиты. — Никита…
— Что? — отозвался Никита, вопросительно глядя на Андрея… жаркая сладость гудела, пылала-плавилась в его напряженно твёрдом, животами сдавленном члене, отдаваясь в промежности, в мышцах сжатого сфинктера… лежать под Андреем было приятно, и не просто приятно, а в кайф… да, это был кайф — конкретный кайф!
— Ты хочешь знать… — Андрей сделал паузу и, глядя Никите в глаза, сам себя перебил вопросом — Что ты хочешь знать, Никита? Ты что-то помнишь, что-то не помнишь… что ты не помнишь, Никита?
Андрею хотелось, чтоб Никита, который не помнил ничего, сам спросил его о ночном трахе — и Никита не заставил Андрея ждать… ему, Никите, не терпелось узнать, кого он здесь ночью трахал, тем более что любопытство это — естественное, понятное и объяснимое — с каждой минутой подогревалось неуклонно растущим возбуждением.
— Ты сказал… — произнёс Никита и вдруг почувствовал — неожиданно для себя самого — что-то похожее на смущение, — сказал… — преодолевая возникшее смущение, повторил Никита, — что ночью… что ночью я трахал кого-то…
Никита проговорил всё это, стараясь выглядеть как можно беспечнее, но в глазах Никиты Андрей увидел и неуверенность, и смущение, отчего лицо Никиты приобрело выражение почти детской беспомощности — и, ободряя парня, Андрей улыбнулся в ответ широко и открыто, тем самым стремясь показать Никите, что волноваться ему совершенно нечего — что для смущения никаких оснований.
— Точно, было такое… — весело проговорил Андрей. — Только, Никита, не ты, а мы… м ы трахали — так будет точнее.
«Ну да, — подумал Никита, — конечно, м ы… не мог же Андрюха быть в стороне — не мог устраниться от такого дела!»
— Ну, и где, бля… где она? — под улыбкой пряча смущение, нетерпеливо проговорил Никита, стараясь придать своему голосу нарочито грубоватую игривость. — Чего она не осталась?
— Кто?
— Ну… кого мы с тобой трахали… где она? — повторил Никита, вопросительно глядя на Андрея.
— А кого мы трахали? — в голосе Андрея прозвучала лёгкая, едва уловимая насмешливость, и в то же время он спросил это с интонацией, с какой спрашивают маленьких детей, побуждая их искать ответы на вопросы самостоятельно.
Повисла короткая пауза… лёжа под Андреем — глядя Андрею в глаза, Никита внезапно почувствовал растерянность, и эта растерянность тут же отразилась в его недоумевающем взгляде, устремлённом на Андрея… лёжа под Андреем с раздвинутыми, разведёнными в стороны ногами — обхватив ладонями Андреевы ягодицы, Никита смотрел на Андрея растерянно, смотрел с вопрошающим недоумением, в то время как сам Андрей, всё так же улыбаясь, взирал на Никиту с выражением терпеливого ожидания, словно Никита, задавший вопрос, должен был сам на этот вопрос ответить — должен был вспомнить… но вспоминать Никите было нечего — в памяти его был полный провал… ни малейшей зацепки не было в памяти! Надо же так упиться… полный писец!
С минуту они молча смотрели друг другу в глаза… вдавливаясь в Никиту напряженно твёрдым членом, Андрей вновь шевельнул бёдрами, но Никита на это не обратил никакого внимание — все внимание Никиты было сосредоточено на прозвучавшем вопросе Андрея: вместо ответа — ожидаемого, прямого и ясного, который Никита готов был услышать — Андрей вдруг спросил Никиту сам, и в этом был какой-то скрытый, непонятный Никите смысл: «а кого мы трахали?»… а кого м о г л и они трахать? Блин… если б он, Никита, знал — если бы помнил — кого они трахали!
— Кого мы трахали? — через силу проговорил Никита, нарушая молчание.
— Не помнишь? — то ли уточняя вопрос Никиты, то ли оттягивая на этот вопрос ответ свой, Андрей снова шевельнул бёдрами, снова упруго сжал, сладострастно стиснул под Никитиными ладонями голые ягодицы — и снова Никита, лежащий под Андреем, не обратил на это никого внимания… не до этого ему, Никите, сейчас было!
— Не помню, — обречённо проговорил Никита.
Никита сказал «не помню», и виноватая улыбка выжидательно замерла на его губах; говорить в неожиданно обновившейся ситуации «что-то помню, а что-то нет» не имело никакого смысла… и вообще: лучше правда, чем ложь, как он, Никита, написал в сочинении… ну, то есть, лучше знать, чем не знать, потому что незнание, точнее, сознательный выбор незнания — это та же самая ложь, и позиция «меньше знаешь — крепче спишь» есть ни что иное, как рецепт для трусов… именно так! Правда — любая правда! — лучше, чем ложь или незнание, хотя что именно может в данной конкретной ситуации скрываться под «правдой», Никита, сбитый с толку вопросом Андрея, не имел ни малейшего понятия, — то очевидное, что лежало на поверхности, то есть осуществлённый ночью трах с Андреем, для Никиты по-прежнему не только не было очевидным, но даже не приходило ему на ум… голый возбуждённый Никита, лежащий под голым возбуждённым Андреем, по-прежнему ни о чем не догадывался — и потому, вопрошающе глядя Андрею в глаза, Никита вслед за «не помню» растерянно повторил-спросил:
— Кого мы трахали? — причем, произнёс он это без малейшего ожидания услышать тот единственный в данном контексте ответ,… который был более чем очевиден.
— Друг друга, — улыбнулся Андрей; он произнёс это так естественно, легко и непринуждённо, как если бы он ответил на Никитин вопрос, кого они, глядя друг другу в глаза, видят сейчас… ясно, кого — друг друга.
— Кого? — ожидавший услышать что угодно, но только не это, Никита, в первый миг даже не понял смысл сказанного — не понял, ч т о сказал ему Андрей, отвечая на вопрос «кого мы трахали?»
— Друг друга, — повторил Андрей. — Я тебя, а ты — меня…
— В смысле? — у Никиты от удивлёния округлились глаза.
— В прямом, — тихо рассмеялся Андрей, глядя Никите в глаза. — Сначала орально, потом анально… знаешь, как это делается?
— В жопу? — недоверчиво проговорил Никита, переводя с латинского на русский — медленно осмысливая услышанное.
— Ну… можно и так сказать, — согласился Андрей. — А можно сказать «в попу»… или даже «в попочку»… кому как нравится.
— Что нравится? — не понял Никита.
— Кому как нравится говорить… — улыбнулся Андрей. — «В жопу» или «в попу» — суть одна, и ночью суть эта была восхитительна… суть сама по себе- вне каких-либо слов. Жаль, что ты ничего не помнишь…
— Подожди… — Никита, не предпринимая никаких попыток вывернуться из-под Андрея — всё так же держа ладони на Андреевых ягодицах, смотрел на Андрея снизу вверх вопрошающе распахнутыми глазами, медленно осознавая услышанное. — Ты что — хочешь сказать, что мы… что ты меня ночью ебал — что ты меня выебал… ты это хочешь сказать?
[TEX
У нас также ищут:
Привлекательная крошка ласкает свою волосатую писечку, историй выебали пьяную., русское порно фистинг по локоть, кого-бы трахнуть в луганске, поймали и трахнули онлайн, на свадьбе ебут невесту толпой, онлайн кино по инцестов, в каких позах девушка испытает оргазм, трахнуть мокрощелку, чешское порно трахнул за деньги, порно мать и сын инцест фильмы, Голая молодая девка берет в рот член, инцест рисунки бесплатно, фото как ебут веру из ворониных., жена трахается в сауне видео, трахнул любимую, за гранью инцест, названия аниме с инцестом, смотреть порно русский инцест с мамой, ебут жестоко смотреть онлайн бесплатно, жену трахнул в жопу первый раз видео, инцест в автобусе видео, транс трахнул мужика порно видео, порно извращения фистинг рассказы, бесплатное порно папа трахнул невесту сына, Азиатку из эскорта грубо выебали в анал
