Глaвa тридцaть пeрвaя.
«Нaвeрнoe, я мнoгo смoтрю тeлeвизoр! Выбрoшу! Ктo тaм, — итaльянцы! Врoдe oни, oсвoбoждaют в нoвoгoднюю нoчь свoй дoм oт всякoгo xлaмa», — пoчeму-тo тaкaя течение, тeлeгрaммoй «Мoлниeй», пришлa мнe в гoлoву, в мoeй пoпыткe истощиться из oдeрeвeнeлoсти.
Тиxo шeл снeг, пaдaл, нaлипaл нa лoбoвoe стeклo фуры, двoрники, щeлкaя мeтрoнoмoм, рaвнoмeрнo eгo счищaли. В дaльнeм свeтe фaр, зa пустынным пoвoрoтoм дoрoги, виднeлись зaпoрoшeнныe ёлки. Крaсивo, eсли бы нe ситуaция и нe мoй живoтный стрax oжидaния нeизвeстнoсти. Кaк нaзлo, в гoлoву лeзли всего лишь тeлeсюжeты из циклa «криминaльныe нoвoсти». Я дaжe вспoмнилa, во вкусе назывались найденные по весне тела пропавших людей. «Подснежники»!
«Танька! Твоя милость подснежник, и найдут тебя к восьмому марта». Жуть! Здесь уж не до красоты зимнего предновогоднего вечера. «Давай выбирайся, (то) есть-нибудь!» — толкал моё сознание внутренний голос к отчаянному поступку, возле этом, не подсказывая к какому. Да, всё одинаково! Тело не слушалось — полный ступор.
Но, я малограмотный сдавалась, стала усилено вспоминать о так называемом «Бытовом Стокгольмском синдроме», «Синдроме идентификации заложника», «Синдроме здравого смысла». В крыша со всеобщей мировой террористической угрозой, нам, медсестрам, с недавнего времени значит положено и это знать, а не только зачем и куда как внутримышечные инъекции. Вот уж не думала, ровно спала с «террористом»!
Девчонки, вам кажется мои мысли — полная лажа? И мне! Сейчас, когда пишу. Но тогда, в фуре, всегда было возможно и так реально…
Многое, передо мной промелькнуло вслед секунду. В общем, из обычного внутреннего крика женской души «Мамочки, как бы же мне страшно!!!», я поняла только то, который сейчас нужно быть паинькой и, ни в коем случае, маловыгодный раздражать дальнобойщика, чтобы он ни спросил, ни потребовал, ни нашел… Последнее перебор, Танька! Вот, чего-так этого ты и боишься.
Сползая всё ниже и вниз, по спинке высокого пассажирского кресла, я никак малограмотный понимала, как это ещё полмесяца назад симпатия мне казался мужчиной, с которым я могла бы, — маловыгодный очень хотела, но ведь могла! провести избыток своей жизни.
Слово-то, какое дурацкое: «остаток». Неужели вот, теперь, возможно, свой остаточек, Татьяна Сергеевна, твоя милость с ним и проведешь. Я села выше и попыталась изобразить упоение неожиданной встречи. Сами понимаете, моя гримаса была ещё раз та, но всё же это было еще действие во спасение, вытаскивание самой себя следовать волосы из болота женской глупости…
Пока я отсчитывала ёлки, — подина какой из них будет лежать моя хладная благолепие, дальнобойщик молчал, а тут, неожиданно, проговорил:
— Не трясись…
— Кто именно, я?! — ответила, подпрыгивая и раскрывая глаза до придела.
— Начинай, не я же!
— Вот ещё! Зачем, ты меня семо привез!
— Что за старая сука у тебя в доме?
— Симпатия не сука, и не старая! Соня просто пришла ко ми в гости… Что, нельзя?
— А этот?
— Кто?
— Безграмотный знаешь?
— Не знаю!
Постепенно я пришла в себя и, видимо, без опоздания. Он сдернул с меня вязанный берет, схватил ради волосы, сильно дернул, от боли потемнело в глазах.
— Волокита твой! — повернув моё бледное лицо, приблизив к себя, прошипел он.
— Кто — Лёша?! — я попыталась сбыть с, но прежняя любовь держала меня крепко. — Твоя милость чего, к совсем мальчишке приревновал?
— Хорош мальчик! Подо два метра! Большой у него, да?
Вот мужики! Трендец членами мерятся! Так и хотелось сказать: маленький, большой, теплый, бархатный — вкусный! Тогда бы, точно убил. Я сглотнула…
— Отпусти, истукан, больно.
— Ах, тебе больно! Стерва! Стоило ми только уехать…
— Ты это жене говори! — вторично не выдержала я, всё формулы синдрома заложника, по-под женским праведным гневом летели к черту. — Думаешь, я без- догадывалась?! Хорошо потрахаться на стороне? Поди, у тебя в каждом городе точно по одинокой дуре, вроде меня?..
Он ослабил хватку. Ми бы замолчать, глядишь, померились бы, обратно на дом ко мне поехали, да куда там! Разошлась! И старый и малый что накипело, высказала, и понесло меня, понесло…
— Сволочь!.. — опомнился он.
— Да! Я трахалась с Лёшей и ровно? Знаешь, какой у него огромный! На руке обнаружить?! Больше же здесь не на чём! Стоический, ни чета…
Договорить я не успела, он ткнул меня в фас себе в колени. Я даже не вобрала воздуха, в качестве кого прижал меня к пахнущим соляркой брюкам и стал расстегивать шлея.
За полтора года, что мы встречались, я ни Вотан раз делала ему миньет, знала его фаллос во всех подробностях — стоит чуть в правую сторону, висит сдуто-синеватой головкой, А сейчас буквально всё во мне воспротивилось, задолго. Ant. с последней клеточки. Набравшись сил, я вывернулась из-около его руки…
— Только попробуй, ещё раз притиснуть! Откушу!..
В моих глазах он прочитал та
кую решимость — цыпки убрал, вернулся к разговору.
— Что, у него член привлекательный?
— И крупнее, и смачнее… Всё спросил? Теперь поехали!
— Не в пример?
— Обратно…
— Ну, это уж выкуси… Таксомотор возьмешь…
Он достал из кармана какие-так мелкие купюры и, бросив их мне, открыл двери.
— Прошу!..
— Твоя милость в своем уме! Мы же на трассе, в ту же минуту, наверное, часов десять вечера… Зима!
— Ни синь пороха! Суку кто-нибудь да подберет!
— Ты меня вот хоть немного любил?
— А ты меня?
— Я? Нет, не любила. До ((скорого) (свидания…
В чем-то он был прав, в чем-в таком случае была права я, но не выбрасывать же меня видишь так, ночью, на дороге в бесконечно идущий зазимье.
Поставив на подножку ногу, я всмотрелась в темноту и озноб зимней ночи. Со стороны города приближался освещение от фар легковой автомашины. Возьмут ли? А разве возьмут, то домой я попаду нескоро. Но, оказаться при пиковом интересе в фуре, я больше не могла. Пусть лучше замерзну… Спрыгиваю…
— Не двигаться!, дура! — он схватил меня за двойной обратная сторона шарфа и подтянул обратно в кабину. Чуть не задохнулась. Закрыл двери. — Внедорожник это, похоже, крутые едут! Хочешь отсосать у них тотчас?
— Пусти!..
— Берет хоть надень!
Он зло бросил его ми. Я схватила, не надевая, устремилась из кабины, а джип уже обогнал фуру. Поздно…
Обогнал и остановился. Изо него вышла Соня.
— Открывай! — крикнула она, подбегая к фуре со стороны водителя.
— Сие что, та бешеная баба!
— Она… Старушка сука… Скажи теперь это ей…
— А мужики, её? — спросил некто, видя, что из джипа выходит Игорёк и до сего времени один, которого, я пока не знала.
— Её!.. Открывай… Неважный (=маловажный) бойся! Спасу по старой памяти…
Дальнобойщик открыл. Байбак взобралась в кабину и потеснила его от руля получи середину.
— Тань, я успела? — спросила она меня.
— Зачем успела-то? Между прочим, она моя девушка, я её не на дороге подобрал… — пробурчал водитель.
— Ты пока молчи! С тобой, после, мои мальчики поговорят. Буде надо будет…
— Успела, Сонь, — улыбнувшись, ответила я.
— Из этого явствует, Игорька не звать?
— Не надо, Сонь.
— Складно. Тогда, сокол, ты послушай меня!
Дальнобойщик есть внимательное лицо.
— Права давай!
— Зачем?
— Запомню тебя.
Щемпо внимательно посмотрела его документы и снова проговорила:
— К Тане, лишше ни ногой, понял? Чтобы я твоей фуры в её дворе приставки не- наблюдала. Ещё лучше, если забудешь дорогу в выше- город. Иначе…
— Сонь, поехали домой, — проговорила я. — Устала, сил перевелся. Спать хочу…
Соня сменила гнев на благостыня.
— В общем, ты меня понял, — ответила он, покидая кабину фуры вместе с тем со мной.
Набирая скорость, мы ехали по домам. Я положила голову на плечо Сони, дремала, чувствуя, чисто она меня нежно целует в сопевший носик. Эдак хорошо было возвращаться назад в её теплых объятьях.
Замелькали светофоры, знакомые улицы. Я проснулась, прислонилась к её щеке губами, целуя, прошептала:
— Сонь, я таково испугалась.
— Уволю Виктора, просмотрел. Кинулся, когда дьявол уже тебя увез. Из-за фуры, говорит, отнюдь не видно было… Пока понял, сообщил ми, пока я Сереже позвонила. Чуть не опоздали. Своевременно, познакомься, Тань, — Сергей, мой начальник охраны.
Игорёк вел машину, старец, что сидел рядом с ним на переднем сидении, обернулся, кивнул. Сие и был тот самый Серёжа, которому Соня вовек звонила.
— Очень приятно. Таня, — улыбнулась я — Не необходимо никого увольнять, Сонь. Всё же обошлось. И Лёше неважный (=маловажный) будем говорить. Ладно?
— Ладно…
Дома нас встретил сам не свой Лёша. Что-то спрашивал. Ему отвечала Софья, я зависала. Разделась прямо в прихожей — догола. Не знаю, удивило ли сие кого, лично мне было всё равно, я в такой мере намерзлась, натерпелась страхов, что переступив трусики, поплелась в ванную комнату. Белый уголь набралась, я опустилась в неё. Уснула.
— Тань? — услышала я Соню, чрез сон.
— А… — открыла глаза.
— Вода уже остыла.
— Безграмотный могу встать…
— Лёша! Айда, вынимай её…
Я перекочевала возьми сильные Лёшины руки, из них в мягкую слой. Соня нанесла мне на лицо специальный крем, убирающий несмывающуюся косметику. Подобранно убрала и нанесла увлажняющий. Всё это время, я, в таком случае спала, то просыпалась.
— Сонь, как хорошо с тобой, — сонно пробормотала я. — Твоя милость не уйдешь?
— Нет, Тань. Спи… Я рукой подать.
— Знаешь, тёть Тамара, — там, в деревне, когда покамест не замужем была, всегда меня перед сном целовала. Расскажет чисто-нибудь такое этакое и поцелует, сразу тепло, соответственно всему телу, и сны приятные…
Я почувствовала губы Сони в своих. Открыть глаза уже не было сил…
