Глaвa сeдьмaя.
Лёшa вышeл с вaннoй кoмнaты рaспaрeнный и удoвлeтвoрeнный. Бaнный xaлaт придaл eгo дoлгoвязoй юнoшeски-нeсклaднoй фигурe стeпeннoсть. Oн дaжe пoвзрoслeл, с дeрeвeнскoгo пaрня пoлучился прямo бaрчук. Нeсмoтря, чтo xaлaт был eму нe пo рoсту — рукaвa кoрoтки, пoлы вышe кoлeнa и зaпaxнул oн eгo нeумeлo, — пoдвязaлся узлoм, до сих пор рaвнo, этo был и oн, и нe oн, oднoврeмeннo.
Кoгдa Лёшa сeл нa стулья в куxнe, нe удeржaлaсь, пoймaлa мoкрую шeвeлюру в суxoe пoлoтeнцe. Стoя, я бы нe дoстaлa, нe дoбрaлaсь. Oн нa гoлoву вышe дaльнoбoйщикa.
— Твоя милость кушaй, Лёш, кушaй… — вeлeлa я, кoгдa oн попытался оставить без чего. Ant. передать меня этого удовольствия.
От Лёши, дурманя, несло чистым мужчиной и моим воображением. Может ли казаться воображение? Ещё бы! Умом я понимала, что по прошествии ванной ничего подобного тому, что я вдыхала во всех отношениях телом и быть не может. Но, — это умом! А спрятавшимся в промежности сердцем, я чувствовала сей терпкий запах молодой спермы. Он витал кругом меня, истомляя и подвигая на безрассудство.
И я совершила безумство. Наклонилась к волосам и втянула Лёшу носом. Пропуская пахучесть чистого мужчины через грудь с твердыми сосками, вибрацией живота проталкивала вверх, закрыла глаза… Господи, озабоченная!
Раньше, я и невыгодный предполагала, что буду так млеть от сильный пол. Да ещё и не от мужчины, — от мальчика!
Будь здоров лет, десятилетие с гаком, исходя из быта едва регулярной половой жизни, — если, вообще, это допускается сказать о женщине, имеющей опыт лишь с тремя недомужчинами — я относила себя к праздник категории прекрасной половины, которая с грациозной улыбкой балансируют в грани фригидности.
Никогда не была инициатором, хотя и не избегала мужских желаний. С мужем, я исправно выполняла брачный долг, строго по субботам. С искателем смысла жизни — по (уши гражданский, по четвергам и воскресеньям, с дальнобойщиком — когда приедет. Я мало-: неграмотный позволяла себе дойти до уговоров с их стороны, соглашалась, приставки не- ставя условий, но жгучего желания во ми никак не разгоралось. Не воспламенялась я, тем, подобно как так хочется иметь хотя бы раз в дата.
Однажды, мой гражданский уткнулся мне между ног безлюдный (=малолюдный) тем, чем завещано мужчине природой, а носом, и коли уж на то пошло — нет! Было лишь щекотно, но я изобразила бурную очень, комкала простынь, кричала, как сумасшедшая. Больше возлюбленный так не делал, а я и не просила. Оргазма-так, всё равно, не было.
Резиновые, предохранительные связи с дальнобойщиком привели моё не разбуженное либидо в доскональный упадок. Я понимала, что он беспокоится о жене, боится закинуть в семью какую-нибудь гадость. Я его уважала по (по грибы) это, и самой было как-то спокойнее, а моему естеству от таких уважительных отношений в постели было, ни холод, ни жарко. Средне — без кульминации. Из что, руководствуясь житейской, очень схожей с женской, логикой, я сделала отвод: без настоящей безрассудной любви, или без труда по-над собой, в одиночку, мне не суждено добыть оргазма.
Так появился Лёша, и чётко выстроенные с тремя мужчинами «формулы любви» в одночасье рухнули. Моя нижняя колесо, внезапно, открылась и беспрерывно благоухала нектаром желания, мешая мыслям стряпаться в голове в ином направлении, кроме как в озабоченном.
Ни слуху, девчонки! Конечно же, я Лёшу не любила. Отколь! Таким, каким он приехал, я его знала Вотан день. К сыну школьной подруги, которого, она подле мне купала в железной ванночке, я испытывала материнские чувства, заботливые. А это меня и волновало. Волновало, даже больше нежели постоянно мокрая нижняя чакра, проявляющая несвойственную ей выше похотливость.
Мы допили чай. Жадно глотая, Лёша уничтожил половину выпечки. Проголодался после этого… Ну, вот — опять! Как не стараюсь, приставки не- думать — не могу…
Скидывая посуду в раковину, проговорила:
— Лёш…
— Йес, тёть Тань.
— Давай, угри тебе немного уберу. У меня лосьон с бергамотовым маслом (у)потреблять…
Я замерла. Угри, наверняка, давили на Лёшу обычным подростковым комплексом. В соответствии с ямочкам, рытвинками, шрамам на его лице было не исключено, как безжалостно, но не эффективно, он боролся с ними хорошенько выдавливания. Находясь к нему спиной, ждала вердикта своему языку, и думала — какую с доброжелательных физиономий состроить, когда обернусь.
Впрочем, больших умственных усилий я невыгодный прилагала, они, улыбчивые физии, у нас, женщин, спокон века наготове.
Пауза затянулась. Оставив грязную посуду возьми потом, я посмотрела на Лёшу. Может, и неправильно, чего сказала?
Он смущенно пожал плечами.
— Лёш, сие не ответ! — настояла я.
— Тёть Тань, избавьте меня через них…
В глазах Лёши стояла мольба, внезапно, дьявол открылся, чуть, но открылся. Я впорхнула в чувстве полёта. Летая — не высоко, я мысленно ответила:
— Обязательно избавлю!
Отыскав в холодильнике лосьон, налив в чашку горячей воды с чайника, вооружившись марлей, ватой, перекисью, я попросила его отнести табуретку в холл. Всё перечисленное выше, поставила на неё, разложила, замочила в чашечке, забралась держи диван, ногами под попу.
—
Давай, ложись…
— Намного? — смущаясь, спросил он.
— Сюда, — ответила я, поспешным жестом ладони, сунув трен сорочки меж бедер и оголив ноги. — Головой…
Лёша помялся, так мой, округлый, взгляд уговорил его. Он лег, согнув в коленях длинные обрезки и подтянув их к животу. Полы банного халата распахнулись, показались семейные семейники. Ступни Лёши, сорок третьего размера, крупные мужские щупальцы ног, уперлись в спинку дивана.
С каким наслаждением я приняла его голову себя на тёпленькое укромное место, прикрытое только тонкой тканью сорочки, и с двух сторон обхватила ладонями. Нависающая надо его глазами моя грудь, не удержала томного выдоха. Прощай Лёша опытней в общении с женщинами, понял бы, отчего означает это мое волнение.
Я прижалась к нему животиком и вынула марлю изо горячей воды, выжала. Почти мурлыкнула:
— Закрой тел…
Так мягко, волшебно прозвучал мой голос, аюшки? я сама его не узнала. Узор сорочки по новой съехал с обострившегося соска, я не хотела, чтобы Лёша, си близко это увидел. Он подчинился. Я накрыла марлей его образина, помассировала. Мои пальцы нервно ощупали нос Лёши, ланиты, подбородок. Убрала.
— Глаза можно открыть? — спросил спирт.
— Зачем? — спросила я, игриво.
— Не привычно, как-ведь…
— Привыкай… Процедура не одного дня. Не раздумывая будет немного больно и жечь.
Я стала истреблять угри с его подбородка. Почти моими ноготками они лопались жирными потёками, которые я убирала ватками, смоченными в перекиси.
Должность очистки Лёшиного лица, меня увлекло, я вошла в норму, мои грудь сгладились. Он морщился, но терпел.
— Ну смотри, теперь смажем лосьоном, — оповестила я об окончании экзекуции.
— И пройдет? — спросил Лёша, открывая зеницы на мою нависшую над ним грудь, облачённую не более в тонкую сорочку.
— Станет меньше заметно, — ответила я, чувствуя печет по телу. — Закрой глаза, Лёшка, а то лосьон попадет!..
Я назвала его Лёшкой, яко ровесника! Это прозвучало так естественно, а он закрыл иллюминаторы и снова открыл!
— Лёшка! — повторила я, и повернула ему голову нате бок, — рассматривай спинку дивана! — добавила, чувствуя легкое обструкция. — Ты обнаглел!
Когда, поджимая под себя ножки, я садилась получи и распишись диван, то не заметила, что позади комбинация скомкалась, оголив ягодицу. На этот мой засвет, и уставился Лёша. Стараясь никак не придать значения, я нежно, ладошками, повернула его голову в другую сторону.
— Бесцельно будет лучше. Смотри в окно.
Лёша увидел другими словами догадался, что под сорочкой у меня ничего да и только. Открытые моему взору семейные трусы на нём стали недоверчиво видоизменяться. Одна сторона оттопырилась, и выглянула головка. Самый мочка. Даже не выглянула, а лишь обозначилась твердостью. В оторопи, я потянулась следовать лосьоном, случайно тронув грудью его ухо, соском по-под тонкой тканью…
Зазвонил телефон. Быстренько приподняв ему голову, я действительно выскользнула из-под Лёши и понеслась поднимать трубку. Кто такой-то там, свыше, остановил нас, и я ему была неподдельно благодарна.
Разминая затёкшие ноги и унимая разгоревшийся низко живота огонь, я выдохнула:
— Да, слушаю…
По ту сторону линия висела Нелька. Она сразу засыпала меня вопросами о госте. «Приехал?», «А кой он?», «Чем занимаетесь?». Показывая пальцами Лёше, чтоб он сам смазал лицо лосьоном, я ответила Неле общими фразами: «Да…», «Нормальный…», «Сейчас? Смазываться буду…».
Я была рада Нельке, не как подруге, а равно как посланнице свыше. Проговорили мы с полчаса, вполне порядочно, чтобы улеглось всё то, что внезапно возникло меж мной и Лёшей.
По-под моим руководством глазами и жестами, свободной от трубки обрезки, он положил лосьон в холодильник, унес табуретку возьми кухню, вылил с чашки воду и выбросил грязные ватки. Перекись поставил в трюмо.
— Пока, пока, Нель. Встретимся вечером, возьми смене…
Положила трубку и направилась в зал. Оставшись Вотан, Лёша включил ноутбук, зашел на сайт знакомств. В гостях у него, смайликом, улыбалась Лукреция. Часом я приблизилась, Лёша стушевался, хотел отключиться, но, возмещение этого, открыл свою страницу на весь отражатель.
— Красивая девушка… — опередила я, его дальнейшие образ действий. — Твоя знакомая?
— Нет, тёть Таня, она непринужденно у меня в гостях. Я её не знаю…
— Так напиши ей… Пойдем цветок…
Я потрепала Лёшу по густым, непокорным кудрям и пошла в ванную, помещать с пола тот потоп, что остался после него.
— Тёть Тань, вас сегодня в ночь? — услышала я, когда, слив грязную воду, с ведра в унитаз, поставила его в ванную, помыла пакши и вышла в прихожую, к трюмо.
— Да… до восьми утра…
— Прямо…
— Скучать будешь?
Лёша ответил, что будет. Одна нога здесь, пробурчал, неуверенно, еле слышно. Я улыбнулась своему отражению в зеркале, пальчиком, шутливо подкинула носик и, мысленно, добавила: «Лукреция тебе ответит, выше- изменчивый друг. Завтра… Вернется с работы, и ответит. Без- скучай…».
