Бeрeг Рoбинзoнoв
Былo этo, кaжeтся, гдe-тo пoд Гeлeнджикoм. A мoжeт, пoд Туaпсe. A мoжeт… впрoчeм, нeвaжнo. И пoд Гeлeнджикoм, и пoд Туaпсe, и пoд другими курoртaми eсть мaлeнькиe дикиe пляжики, гдe удoбнo пeрeждaть вoлнeниe, eсли oнo зaстaлo тeбя в oткрытoм мoрe.
Eвгeний Львoвичтaк и сдeлaл. Не поминай лихом oн лeт нa пять пoмoлoжe, oн бы eщe пoбoрoлся с вoлнaми, a сeйчaс… Нeт, oн нe бoялся, кoнeчнo. Прoстo oн и тaк знaл, чтo смoжeт пoбeдить иx. Трaтить силы нa дoкaзaтeльствa этoгo бeсспoрнoгo фaктa нe имeлo никaкoгo смыслa. Сил у Eвгeния Львoвичa былo нe тo чтo бы мaлo, прoстo чeм дaльшe — тeм мeньшe xoтeлoсь рaзбaзaривaть иx всуе. Дeльфин, кoтoрoй плюxaлся и фыркaл рядом с ним, был в силах себе это позволить, а ему не стоит. Дай тебе лучше силы будут при нем. Пригодятся.
Оттого-то Евгений Львович и выплыл к маленькому дикому пляжику, окруженному со всех сторон каменными громадами. Перегодить здесь… или же просто посидеть сверху берегу, глядя на волны, бьющие наотмашь в скалы. И отворотти-поворотти. Три балла — не волнение, а так, курям для смех… хотя уже не три, видать, а все четыре. Или три с половиной…
Был свой герой ни стар, ни молод, ни красив, ни уродлив, ни высок, ни низ, а так — всего понемногу. Или, как считается в Анапе, «между здесь». Да и чемпионом по части плаванию он, по правде говоря, тоже безлюдный (=малолюдный) был — просто надоели шезлонги, да груды тел для пляже, да глупые байки экскурсовода. И горы равно как надоели. Стихии захотелось, хоть и года уже малограмотный совсем те…
Но сейчас, когда он вылез бери берег — мокрый, бронзовый от загара, окрепший и похудевший из-за отпуск — пожалуй, он был в лучшем своем виде. Ни к черту негодный костюм ни от какого Воронина, никакие статусные шмотье-шмяпки не представили бы его лучше, нежели этот морской наряд — плавки, загар и лекарство на теле, пропитанные солнцем.
Таким его и увидела симпатия.
***
Евгений Львович не сразу обнаружил, что симпатия не один. Шумно выдохнув (не от усталости, в закромах, просто положение обязывало), он рухнул на брег и какое-то время лежал, глядя в зенит. Пылающая окраска била по нервам, и хотелось зарыться от нее в гальку, ретироваться вглубь, как насекомое, схорониться и не видеть ни волн, ни неба, ни своего тела…
Впоследствии он встал и оглянулся.
Какое-то время они невзыскательно смотрели друг на друга: она — с любопытством, некто — испуганно, будто та была русалкой либо кем-то вроде. Волосы ее вились округ голого тела, как вьюнки.
Потом Евгений Львович сообразил, что себя вести: скорчил улыбку и крикнул «хелло!» (Волны ревели, поэтому приходилось кричать.)
— Здравствуй!… — отозвалась возлюбленная.
Такой ответ мог означать что угодно — и «я до сей поры совсем девочка», и «ты для меня архаический пердун», и «не нарушай дистанцию». Для ней не было ни купальника, ни плавок, ни не входя в подробности ничего, кроме матовой мокрой кожи. Поэтому разница имела значение.
— Прости, что помешал!… — извинился Гена Львович и присел, показывая, что не собирался удовлетворительно нарушать. — Немного отдохну и поплыву дальше!..
— Хорошо!… Я тоже отдохнуть!… Только приплыла!… — крикнула в отказ русалка.
Она сидела на корточках, прикрывая грудка. Евгению Львовичу очень хотелось сказать «неважный (=маловажный) прикрывайся», но он усмехнулся и лег нате гальку.
— Ну и погодка… — симпатия показал на волны.
— Да уж!..
— Любишь отвечать, когда такие волны?..
— Ага!..
— И я люблю!… Идеже волн нет — скучно!… А так — нимало другое дело!..
— И я тоже!..
Приходилось драть глотка, потому что подойти ближе было нельзя.
— Твоя милость откуда приплыла?..
— Да так!… Издалека!..
— Недурно плаваешь?..
— Ничего!..
— Молодец какая!… А я видишь тоже… — начал Евгений Львович, однако вместо того осекся и кинул камень в волны. — Ну-кась что?..
Он оглянулся. Не смог удержаться.
Симпатия уже не прикрывалась. Поймав его взгляд, вернула щипанцы обратно, но Евгений Львович успел разглядеть тугие гляделки, обильные, загоревшие, налитые молодой силой, и на них — маленькие комочки, съеженные с воды.
— Ну что, — повторил некто, подойдя к воде. — Поплыву обратно…
Как с открытыми глазами, в этот момент плюхнула огромная волнища, обрызгав его с ног накануне головы. Евгений Львович рассмеялся.
— Наверно, надобно(ть) еще подождать! — крикнула русалка.
Голос у нее был ехидный, подростковый, как у полугодовалых щенят. Зеленая совсем, думал Еняша Львович. Тело взрослое, сиськи вон какие, а личико девчачье, и моргалки, и голос, и вот это вот все… Говорила возлюбленная не то что бы с акцентом, а как-в таком случае слишком правильно выговаривала все буквы. Наверно, местная, с Кавказа. И породой похожа — чернявая, маленько горбоносенькая, глазастая такая…
— Похоже, усиливается! — дьявол кивнул на море.
— Тогда надо блаженствовать сейчас!..
— Тут камни вдоль всего берега!… Не грех бы и что-л. сделать далеко отплыть, а то побьет!..
— Я знаю!..
Наново плюхнула волнища, вдвое больше прежней, и Евгений Львович отскочил отворотти-поворотти.
— Оу! Прости, ради Бога, не заметил, т. е. ты… тут волны… — шумно извинялся дьявол, хоть и почти не толкнул ее.
— Ни ложки, — улыбнулась она. Улыбку ее невозможно было вывезти. И еще русалка была синеглазой, он только безотложно это заметил. Смуглой и синеглазой, как песок, и в нем — кусочки неба.
Гена Львович сглотнул.
— Что делается, — протянул дьявол, махнув рукой на море. — Прямо ветер…
— Да-а…
Она по-прежнему прикрывала буфера (хоть и какой в этом смысл, если голая мохнушка колола ему глаза, мокрая и стыдная до озноба…) Ото ее наготы и юности хотелось орать, перекрикивая волны, и Еняша Львович орал, хоть она и была рядом:
— Словно, мы попали!..
— Угу…
— А наверх тутовник как-то можно выбраться? — он запрокинул голову. Окрест торчали отвесные скалы. — Чтобы по берегу…
— А точь в точь же я…
Она показала на себя, отняв пакши от грудей (те колыхнулись, как желе).
— Еще бы-а…
Волны плюхали все злее и злее. То местность, где он лежал, уже тонуло в пене.
— Любишь полоскаться… вот так?
— Ну… бывало люблю. Когда не видят…
— Да-а, — вдругорядь сказал Евгений Львович.
Что сказать еще, симпатия не придумал, и поэтому просто сел на гальку.
Фараонка уселась рядом, в полуметре или чуть ближе.
— Колючее такое, — пожаловалась симпатия. У нее была невыносимая привычка все время скалить зубы. — Не привыкла…
— Принцесса на горошине, — сострил Геша Львович.
Принцесса хихикнула. Она уже не прикрывалась, и оный старался не коситься на соски, торчащие нате фоне белой пены.
— И что делать? — спросила возлюбленная.
— Ждать у моря погоды… Тебя что зовут?
— Бзиби.
— Как?
— Бзиби.
(«То есть (т. е.) врет, или точно местная», решил симпатия.)
— Надо же, какое красивое… А меня… — спирт хотел сказать «Женя», но уместно ощутил, что это не прозвучит, — а меня Еняша Львович. Будем знакомы!..
Улыбаясь и мучаясь от того, чего улыбка фальшивая, он протянул ей руку. Бзиби пожала ее ледяными, (то) есть рыба, пальцами.
— Ого! Замерзла?
Он и самоуправно вдруг понял, что зябко. Солнце уже подползло к краю моря, выкрасив по сей день рыжими отблесками, которые не грели.
— Что ли, придется ночевать здесь, — сказал он, впору это и так было ясно.
Бзиби хмыкнула.
— А зачем делать? Попробуем развести костер.
— Это равно как?
Как и большинство горожан, Евгений Львович не развел в своей жизни ни одного костра. Однако, он знал, что главное — уверенность. В противном случае уверенно взяться за что-то, да к тому же и на глазах у юной девушки, да еще и голой — 95 изо 100, что все получится.
— А что тогда уметь?… Давай искать что-нибудь, аюшки? может гореть, — Евгений Львович вскочил и стал с деловым видом бегать по берегу. — Дерево, ткань, палки всякие…
Возлюбленная тоже вскочила и стала рыскать.
Минуту или двум они бродили по пляжу, как ищейки.
— Мокрое конец такое, — сокрушенно говорил Евгений Львович, переворачивая сыроежка. — Я бы плавки поджег… но они как и мокрые.
Тут они оба замолчали. Бзиби с сосредоточенным видом бродила у скал, а спирт косился на ее грудастый профиль.
Закатное дажбог выхватывало каждую выпуклость ее тела — и сиськи, и косточки таза, и лохматый лобок с той самой запретной складкой… и сие было чудовищно.
— Ты как? — по (волшебству спросил Евгений Львович. — Ну, в смысле… чрезвычайно замерзла?
Он хотел спросить совсем не сие. «Каково это — ходить голышом получай глазах у меня, да еще и здесь?» — звенело в воздухе, в шуме волн и в его голосе. И Бзиби распрекрасно это поняла. И он тоже понял, что возлюбленная это поняла.
— Да нет… окей… — хрипло ответила она.
— Пральна! Грейся, двигайся!… — мажорно крикнул Евгений Львович. — О! Смотри, что я ес!..
Он добыл из расщелины корягу, более-поменьше сухую и длинную, как коромысло. — Вот и выше- костер.
Бзиби подошла к нему. Близко-близко.
— А делать за скольких это?
— Трением, как дикари… — прохрипел Жеха Львович: она тронула его соском. — (как) будто робинзоны… Щас добудем искру…
— Искру?
— Ну-кась да…
Он понятия не имел, как сие делается, но был твердо уверен, что хренотень, плевое дело. Размахнувшись (локоть опять прикоснулся к соску), возлюбленный шваркнул двумя булыжниками друг по дружке.
— О! Смотри — искра, — внушительно сказал Евгений Львович, и Бзиби протянула — «уууу» — Сию минуту надо поджечь вот эту заразу. А ну держи, — возлюбленный сунул ей корягу, и Бзиби ухватила ее, наподобие пику. — Надо, чтобы искра попала вишь сюда, понимаешь? Тогда оно сразу загорится, и у нас хорошенького понемножку костер. И тогда это будет наш берег, земля Робинзонов… Держишь, да? Поехали!
Он лупасил булыжниками у кончика коряги. Проблеск то вспыхивала, то нет, а кончик неумолимо расхреначивался в сок, и было совершенно ясно, как все это называется… однако Бзибины соски были совсем рядом, и локоть так и дело задевал их, а она не отходила…
И который знает: может быть, именно эта энергия перетекла изо их тел в кончик коряги.
— Смотри: иллюзия! — крикнул Евгений Львович, и Бзиби запищала. — Вполголоса!… Раздуваем. Ффффу, фффффу, — начал пить он, и Бзиби тоже дула, тронув его плечом. — Приставки не- так сильно, погаснет…
Вдруг огромная волна плюхнула сверху них, обрызгав с головы до ног.
— Иэх! — Еняша Львович отбросил корягу. — Теперь мокрая…
Кривясь с досады, он отошел к скалам.
— Смотри, какие волны!..
В (течение того времени они играли с огнем, половина пляжа утонула в пене. Град ухало так, что над каждым валуном взметались двухметровые фонтаны.
— Отлично баллов, а то и все шесть… Глянь, — Жеха Львович кивнул на ложбинку между скалами. — Негли там не достанут… Тут и теплее! — крикнул спирт уже оттуда. — Камни нагрелись. Но до сих пор равно бы костер…
Стремительно
темнело. Глаза сделано уставали пялиться в лиловую мглу, окутавшую
12
